Читать книгу - "Мой самый любимый Лось - Константин Фрес"

Акула жалко поморщился от стыда.

Так прямо ему давно не указывали на то, что детство давно закончилось, и что доверчивого младшего брата не развести на слабо, чтобы отобрать новую игрушку. Лось давно уже вырос, и на дешевые разводки не покупался. А вот он, Акула, словно бы остался там, в поре наивности и простой хитрости, когда ободранные коленки — это самое страшное зло, а весь мир — это огороженная деревянным коробом куча песка, на которой пляшут пробивающиеся сквозь ветви деревьев солнечные пятна.

И Акула — маленький хитрец с лисьей мордочкой, — ничего не может противопоставить Лосю — взрослому дядьке, — который все его ухищрения видит насквозь, но не спешит расставаться со своими игрушками. И свою тетю не дает чмокнуть в щеку, потому что… не дает.

— Что же у тебя все так серьезно, — все еще стараясь перевести в шутку свои слова, говорит Акула, но Лось уже его не слушает и отворачивается.

А вот Анька — Анька смотрит на них, с любопытством и злорадством, как показалось Акуле. Анька другая; Анька сама вечный ребенок, и Акула интуитивно чувствует свой шанс, понимает, что другого способа хоть как-то вклиниться между ними — Лосем и Анькой, — не будет. И Акула идет ва-банк, понимая, что действует топорно и грубо, но это от отчаяния.

— Отлично играешь! — кричит он Аньке, и та насмешливо фыркает. — Почти как я!

— Лучше тебя! — Анька заводится с полоборота, и Акула идет к ней, стремится, оставляя позади себя Лося, орущую публику и здравый смысл.

— Давай поспорим, — азартно предлагает Акула, глядя в темные глаза девушки. — Если я тебя обыграю — ты со мной станцуешь. Если ты меня…

— Ты станцуешь с барменом! — тут же вворачивает сгоряча Анька. Бармен — неповоротливый толстяк с вислыми усами, его нереально обхватить, и танцует он наверняка не грациознее колоды. Но это все мелочи; его ж еще уговорить надо, и вряд ли он будет рад исполнить страстное танго в розой в зубах. Акула согласно кивает, подхватывая кий, и бросает торжествующий взгляд на Лося.

«И тут я тебя обошел! — говорят его наглые, злые глаза. — Потому что у тебя все как надо, все честно. А динозавры вымерли не потому, что появился кто-то сильнее их. Им, спящим, маленькие крысы просто выгрызали мозг. Нечестно, зато крысы победили!»

Лось молчит; он мог бы сказать Аньке — «не играй с ним!» — и Анька наверняка пришла бы в себя и послушалась бы его, но это действительно выглядело бы как пошлая, мелочная, банальная ревность. И Акула снова торжествует свою крохотную победу, вгрызаясь зубами в живое, с хрустом впиваясь в их жизнь и прогрызая себе в ней место. «Видишь, как трудно быть честным?» — говорят его наглые, смеющиеся глаза.

— Разбивай, — велит он Аньке, и та, поудобнее расставив ноги, умело и гибко склоняется над столом, целит кий и щелчком посылает биток в блестящую пирамиду шаров.

— Неудачно разбила, — едко замечает Акула. Он говорит это нарочно, хотя шары раскатываются хорошо, удобно для Аньки. — Так сильно хочешь со мной танцевать? Могла бы просто сказать, зачем поддаваться?

Анька вскидывает удивленные глаза на него — а потом на Лося, испуганно и умоляюще, понимая, что попала на такую простую удочку. «Лось, Богом клянусь — ничего такого и в мыслях не было!» — кричит ее напуганный взгляд. Лось чуть приподнимает брови, на лице его задумчивое выражение. «Это будет тебе уроком, — словно говорит он. — Прежде думай, чем соглашайся на спор».

— Вот черт, — рычит Анька, снова склоняясь над столом. Акула усмехается и мелит кий, рассматривая шары, и его усмешка, его уверенность выбивают у Аньки почву из-под ног. Она вдруг ощущает себя полной дурой, которая сама себя вставила на всеобщее посмешище. Кураж ушел, рассеялся, как дым, и даже волшебная фига из волос не помогает. Аньке кажется, что она сильно стянула волосы, и как бы она не поправляла резинку, все равно было больно и неудобно.

Анька закатывает шар, и еще, но самые простые. С третьим она долго настраивается, целится, но вместо лузы видит ухмыляющееся лицо Акулы. Анька упрямо сцепляет зубы, мечтая только об одном — зарядить шаром ему промеж глаз за подставу, которую он ей устроил.

«Не-ет, — рычит Анька про себя, взъерошившись, как мокрый еж, — врешь, не возьмешь! Я тебя все равно сделаю!»

Шар с острым громким щелчком летит в лузу, Аньку всю колотит от напряжения. Сейчас это не игра и не удовольствие — это битва. И Анька не хочет ее проиграть.

— Чуть не промазала, — издевательски бормочет Акула, так, чтобы слышала только она, и Анька испытывает непреодолимое желание перетянуть ему кием через плечо, так, чтоб гладкое дерево треснуло и ощетинилось белыми острыми щепками, а самого Акулу перекособочило, как кривоногого кавалериста, раненного в голову на германских полях.

— Не дождешься, — выдыхает Анька одними губами, снова склоняясь к столу. Она хочет вымерить каждый миллиметр, хочет найти точку, в которую ударить, чтоб все вышло идеально, чтобы не было причин для волнения. Но внезапно подводит то, от чего совсем не ожидаешь предательства: волшебная фига рассыпается, потому что тонкая резинка лопается, и волосы развязываются, конец разворачивающегося волосяного жгута лупит Аньку по носу, и удар ее кия приходится даже не по шару, а рядом с ним, едва не вспарывая сукно.