Читать книгу - "Радость моих серых дней - Екатерина Дибривская"

Но девушка не торопится, она специально тянет время, чтобы насладиться порочным чувством предвкушения ласк.

– Милая, – качаю головой. – Ты решила меня помучить?

– Я решила растянуть удовольствие и насладиться твоим идеальным телом, – подтверждает она с лёгкостью.

Склоняется надо мной и касается языком кожи вокруг соска, проводит дорожку вниз, к резинке штанов. Всё. Не могу больше ждать. Мне нужна она. Касаюсь плеча девушки останавливая.

– Достаточно игр, Севиндж.

Тональность грубеет от сдерживаемого желания, и я боюсь, что испугал её. Но она лишь сжимает бёдра. Протяжно выдыхаю. Она так же жаждет ласк. Она на взводе.

Располагаюсь удобнее и помогаю устроиться девушке.

– Ох, Севиндж, – выдыхаю я, чувствуя смыкающиеся на члене губы. – Я не смогу сдерживаться… долго… если… ты… Ох!.. Просто… не останавливайся… пожалуйста…

Я на грани. Что она делает со мной?! Стоит ей лишь коснуться, и я готов извергать семя. Сосредоточиваю всё своё внимание на раскрытом цветке перед своим лицом. Притягиваю бёдра. Ближе. Ещё. Вплотную к себе. И касаюсь губами нежной влажности.

Чувствую, как её тело напрягается в моих руках. Медленно скольжу пальцем – туда и обратно – доводя её до исступления. И, когда её сотрясает мелкая дрожь удовольствия и девушка замирает, балансируя на моём языке, я позволяю себе отправиться вслед за ней.

***

Утром я встаю раньше. Пока Севиндж спит, мне нужно изучить бумаги из второго конверта. С нашими болезнями я и так затянул дела.

Вскрываю и бегло просматриваю. Юрист расстарался. Девушек подходящего возраста с таким именем в России не так уж и много. Помня её рассказ, останавливаю выбор на трёх – все они учатся в московских вузах. Кто же ты, Севиндж?

Нехитрые биографии молодых девушек позволяют мне сходу отмести две кандидатуры. Оставшаяся – и есть Севиндж. Моя.

Смородина Севиндж Васильевна. 20 февраля 1999 г.р. Мать – Смородина Надежда Борисовна, в графе отец – прочерк.

Усмехаюсь себе под нос. Смородина, а жаль, что не Малина. Крошка. Совсем. В девяносто девятом я, восемнадцатилетний юнец, отправился на войну за старшим братом. Ему было двадцать два. Но я всегда был мудрее. Спокойнее. Рассудительнее. Сдерживал его. И на войну пошёл, чтобы сберечь. Но не сумел.

Если верить бумагам, Севиндж родилась в Москве, но через полтора года очутилась… в Чечне. У дальнего родственника по матери. Асланбек Талгаев. Не состоял. Не привлекался. Не замечен.

Смотрю на его имя, напечатанное полужирным шрифтом. Что же ты не ищешь своё сокровище, дядя?

***

В наших странных отношениях всё идеально. Время всё расставляет по своим местам, и я уже почти готов признаться себе. Почти готов, но не признаюсь.

Жизнь течёт размеренно между моими обходами, нашими взаимными ласками, тихими разговорами по душам и совместными походами в баню.

Севиндж удивляет меня. Почти на любой вопрос у неё есть ответ. Местами наивный, но не лишённый логического смысла.

В середине февраля мы готовим мудрёную запеканку и как всегда ведём беседу. Севиндж много рассказывает мне о своём детстве, которое и детством можно назвать с натяжкой.

– Я так мечтала, чтобы у меня был брат, чтобы он защищал меня от нападок других детей! – говорит она. – Но у дядюшки не было своих детей… После смерти дочери во младенчестве они так и не решились… снова. Моя мама умерла, когда мне был всего год, а отца я не знала. Видимо, никто не знал. Иначе почему я росла у дядюшки?

– У меня был старший брат, – усмехаюсь. – И смею тебя уверить, иногда быть младшим – это не то, что мы себе представляем. Мой брат Тихомир был занозой в заднице, вечно искал приключения. Едва я начал ходить, приходилось вечно спасать и выручать его из разных бед. Вытаскивать из драк. Я рано повзрослел, потому что Тихомир не давал спуску.

– А сейчас? Что-то изменилось? – с улыбкой спрашивает девушка.

Я застываю.

– Да, Севиндж. Всё изменилось. Тихомир погиб в двадцать три года. Его… убили на войне. – приглушённо говорю ей.

Девушка меняется в лице. Она ничего не говорит. В чувстве такта ей нет равных во всём мире. Она просто обнимает меня. Поднимается на цыпочках. Кладёт острый подбородок на плечо. Прижимается щекой к моей. Чувствую, как сильно бьется её сердце. Как оно болит за меня. Чувствую, как по её лицу струятся молчаливые слёзы. Она оплакивает моего брата. Чужого человека. Незнакомца.

Она оплакивает мою потерю. Потому что… она хороший, светлый человек. Который умеет любить. Потому что она любит.

Потому что она любит меня.

***

В день её рождения у меня по планам обход. Я мог бы пойти в другой раз, но она упрямо молчит и не признаётся. Не могу же я сказать, что знаю. Знаю о ней куда больше, чем она успела мне рассказать.

Знаю, что это некрасиво. Но я пытаюсь обезопасить её. Пока мы здесь, в Москве кипит работа. Мои друзья поднимут всё, что смогут, и я найду её обидчиков.

Ей не придётся оглядываться по сторонам. Даже если меня больше не будет рядом.

Ранним утром я выскальзываю из тёплой кровати и ухожу в лес. Время идёт к весне. Это чувствуется в удлиняющихся световых днях. В опадающих сугробах. В проталинах на полянах и тропинках. В пении птиц. Солнечный воздух пахнет весною.

В девятом секторе натыкаюсь на тушу молодого волка. Опускаюсь на корточки и внимательно осматриваю. Подстрелили. Максимум два дня назад. На снегу остался кровавый след – зверь сумел уйти с места засады браконьеров.

Иду по звериным следам. Километра через четыре натыкаюсь на залитую солнцем поляну. Здесь весна уже вовсю отвоевала у зимы время. Среди сухой прошлогодней травы по полянке разбросаны яркими синими мазками цветочки. Подснежники.

Осматриваюсь вокруг. Нахожу, откуда тянется след, и иду дальше. Ещё километра полтора. Вижу брызги крови под деревьями. Здесь зверь столкнулся с человеком. Людьми. Следы трёх человек повсюду. Натоптано.

Мне интересно, куда они направлялись. Откуда – примерно понятно. Там, за южным склоном горы, проходит федеральная трасса. Есть и небольшое поселение. Если бросить машину в селе, то по прогулочной тропе как раз примерно сюда и выйдешь.

Но абы кто здесь не разгуливает. Тем более, с оружием.

Продолжаю идти по следам уже человеческим. Моя подведомственная территория подходит к концу, дальше – территория Олега. И почти на границе наших владений вижу небольшую пещеру. Следы ведут прямо в неё. А потом уходят в обратном направлении, но чуть южнее. Обратно возвращались по другой тропе.

Замираю. Неужели это и есть их схрон? Столько лет искал и не решаюсь поверить. Не решаюсь проверить.