Читать книгу - "Её несносный студент - Виктория Победа"

—Ладно, — не слишком радостно соглашается малявка.

— Тогда иди мыть ручки.

Повторять ей не нужно, прошмыгнув мимо матери, девчушка выбегает из комнаты и резво мчится в ванную, скрываясь за углом, а я, воспользовавшись некоторым замешательством Александровны, вскакиваю на ноги, подхожу ближе, и потянув на себя ничего не подозревающую малышку, захлопываю дверь за ее спиной, прижимая Ксюшу к деревянной поверхности с одной стороны и к себе с другой.

— Ты что творишь, там Катя….

— Моет руки, — останавливаю ее и прежде, чем она успевает продолжить, впиваюсь в припухшие губы поцелуем, дурея от вкуса своей Александровны. Целую жадно, словно не было тех нескольких минут парой часов ранее, словно вообще ничего не было. С ней всегда как в первый раз, в тот самый, когда, зарядив мне пощечину, она вылетела из туалета, а я стоял как дурак и улыбался по-идиотски. Ну как? Как, скажите мне, от нее оторваться, как забыть ее, как перестать думать каждую минуту, когда она такая. Когда она не может совершенно сопротивляться и со стоном отвечает на мой поцелуй, сплетая наши языки и целует меня так, словно ей это необходимо, сводя меня с ума своей реакцией. — Я соскучился, — шепчу ей в губы, упираясь лбом в ее и тяжело дыша.

Невероятно, нереально же просто от нее оторваться.

— Там…еда, надо поесть, надо… — произносит она тихо и сбивчиво, точно также как и я, тщетно пытаясь отдышаться и взять себя в руки.

— Надо, — соглашаюсь и с огромным трудом заставляю себя отпустить свою Александровну, сделать шаг назад, уговаривая себя не набрасываться на нее словно зверь оголодавший.

Она разворачивается, нервно дергает ручку и в этот момент у меня в кармане начинает вибрировать телефон, а комната наполняется громкой мелодией.

И я готов просто прибить звонящего, потому что не вовремя, вообще не вовремя. И чертыхаюсь громко, когда, достав из кармана телефон, вижу на экране слово «мама».

Кажется, я обещал перезвонить. Вот же.

Поднимаю вверх указательный палец, жестом прося Ксюшу подождать и, отвернувшись, отвечаю на звонок.

— Да, мама, — произношу слишком резко, это я уже потом понимаю. — Привет, я немного занят, — добавляю спокойнее.

— Егор, отец в больнице, — начинает мать, явно меня не слушая, а замираю как вкопанный.

— Что…что с ним, — едва выдавив из себя слова, прокручиваю в голове самые страшные картины.

— Ничего, аппендицит, говорила ему, иди к врачу, а он пройдет, да пройдет, идиот старый, — сокрушается мать, а я едва ли на пол не грохаюсь от облегчения. Нет, ну кто так вообще делает? Кто так начинает разговор?

— Ты меня до инфаркта доведешь, мам. И отец не старый.

— А с тем, что он идиот ты согласен, я полагаю, — хмыкает мама в своем репертуаре. — В общем я за городом, уже еду, но здесь пробки, так что давай-ка дуй к отцу, его уже оперируют.

— Хорошо, мам, я понял.

— Сообщать ему, что он идиот необязательно.

— Мама он еще от наркоза будет отходить и меня к нему не пустят сразу, к тому же ты без меня прекрасно справишься.

— Ты мне поговори еще, все, езжай, он в клинике…

— Да в курсе, я в курсе, куда его повезли.

Закатываю глаза, прекрасно зная, что в этом городе есть только одна клиника, где отец, пусть из-под пинка, но иногда соглашается проверяться.

— Ну давай, я подъеду… да чего ты сигналишь, придурок, понакупили права, а на мозги не осталось, — сокрушается маман, явно обращаясь не ко мне. — Все Егор, до встречи.

И отключается.

Нет, эту женщину ничего не берет, хоть ты тресни.

Усмехаюсь и развернувшись, произношу:

— Ксю…

Но договорить не успеваю, в комнате я один.

Выхожу, Александровна стоит у стены, смотрит на меня своими глазищами синими, и я понимаю, что изменилось что-то за время моего разговора с матерью. Ксюша вроде все та же, но глаза… взгляд…

Я не могу понять, но отчего-то появляется ощущение тотальной задницы.

— Ты чего, что…

— Кажется, тебе пора, — перебивает меня холодно Александровна и я окончательно убеждаюсь в том, что в этой красивой головке напротив вновь забегали огромные такеи, придурочные тараканы.

— Ксюш.

— Волков, я тебя прошу, уходи. Не надо.

— Ты из-за звонка что ли? Так это мама, Ксюш, отец в больницу по…

— Это все не важно, господи, Егор, просто уйди, я тебя прошу.

Собираюсь возразить, но, как на зло, в помещении появляется малявка и я затыкаюсь, не успев вымолвить ни слова.

— Давай ты успокоишься, и мы поговорим позже.

— Ты уходишь? — вклинивается ребенок.

— Да, принцесса, мне нужно уехать.

— А ты еще приедешь?

— Конечно, приеду…

— Егор, — предостерегает меня Александровна, явно не понимая, что мне вот вообще фиолетово ее по этому поводу мнение.

— Мы еще поговорим.

Повторяю, чтобы точно уловила суть и двигаюсь в прихожую. Ни черта не понимая, одеваюсь спешно, и пообещав себе разобраться, прощаюсь и выхожу из квартиры, под пристальные взгляды девчонок.

Не вовремя, как же все это не вовремя. Я отца люблю и волнуюсь, конечно, но как же, сука,

сложно просто взять и уйти не оборачиваясь, понимая, что Александровна моя опять себя накрутит, накрутит же, и победа моя маленькая просто вдребезги разобьется.

Ну что за женщина?

И как же хочется вернуться, встряхнуть ее к чертовой матери и вытрясти всю дурь из красивой головки. Чтобы не думала, не тянула в нее ерунду всякую. И как я так вляпался?

Вообще я, наверное, хреновый сын, потому что все дорогу, пока еду к отцу, думаю об Александровне и ни черта с собой поделать не могу. Клинит, сука, как же меня на ней клинит, я ведь и понятия не имел, что может быть вот так, чтобы только она перед глазами и в мыслях, двадцать четыре на семь.

В клинику приезжаю спустя добрых полчаса, где, черт его дери, нахожу отца уже прооперированным, довольным и в VIP, мать его, палате.

— Объяснить ничего не хочешь? — спрашиваю прямо с порога, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на повышенные тона.

— Тон смени. Гляди, Паш, совсем засранец от рук отбился. И что мне с ним делать?

— Евгений Николаевич, можно я уже поеду.

Я только сейчас замечаю, что отец в палате не один.

Помощник отца поднимается с кресла в углу комнаты, смотрит на меня виновато, понимает, что скоро явится маман и надо валить, пока жив-здоров. Я его понимаю в общем-то.

— Павел Андреевич, может хоть вы объясните, какого черта?