Читать книгу - "Нам с тобой нельзя - Юлианна Орлова"

Бабки, сука, бабки. Везде бабки.

Едкий дым заполняет легкие, ни черта не помогая внутренней агонии. Девицы вьются вокруг меня бесконечным потоком, но всех отправляю.

—Слиняла отсюда быстро, — очередная фифа пытается привлечь внимание радикальным методом, усаживаясь на ноги. Один взгляд в глаза, и все мутнеет, вспарывает кожу, добираясь до нервов, чтобы выдрать с корнями.

Голубые. Сука, голубые глаза и такие волосы…как у нее. Светлый оттенок, неподдельный цвет, некрашеный. Мягкими волнами опускается до плеч, касаясь белоснежной кожи. Одно касание к ним и меня прошибает насквозь. В желании облапать каждый сантиметр практически теряю разум.

Она близко. Солнечная девочка.

—Я Света и мне скучно, — облизывает пухлые губы, оставляя влажный след на подрагивающей плоти. — Поиграй со мной.

Стоп-кран срывает с концами. Света. В голове пульсирует кровь так, что я скоро взорвусь изнутри. Весь жар плавно перетекает в штаны.

Света. Света. Света.

По венам пускается адреналин, я почти чувствую, как начну вкушать ее. Зрение на секунду сдает, яйца ломят, я все вижу перед собой ее. Мою не мою Свету.

Мне хватает секунды, чтобы среагировать. И столько же, чтобы потерять себя в бесконечном желании попробовать на вкус.

—Мне тоже, — хватаю девицу и тащу в випку, на ходу переворачивая столы и стулья.

Без прелюдий толкаю ее к стенке, как только дверь запирается. Я сжимаю мягко-податливое тело. Алкоголь мутит рассудок.

Прикрываю глаза и ухожу в нирвану, воронкой засасывающей в свои объятия в события годичной давности.

—Никита, о Господи! — напуганная и взлохмаченная Света кидается ко мне в объятия, сдавливает шею с такой силой, что дышать нечем. Вдыхаю аромат и получаю успокоение. Отпускает меня по всем фронтам. Губы саднят, голова пробита, но я спокоен, потому что рядом она.

Авария, больница, все сливается. Но я чертов придурок, взрываюсь от восторга, как только вижу ее. На фоне замечаю Рашидова. Он кивает мне недовольно и вскидывает руки, мол эту фурию не удержать.

Знаю. Нашу Свету ничего не остановит. Вся в отца.

—Светик-семицветик, — глажу по щеке свою девочку, на что она морщится. Недовольна. Но напугана до чертиков. Взмах длинных ресниц опять заставляет меня застынуть.

Трепет скользит по коже там, где она касается. Тонкие пальчики скользят по разбитым костяшкам, и мы на контрастах опять. Светлое. Темное.

—Я испугалась, Никита, так испугалась, — касается лба, где уже пару швов успели наложить. Прикусывает нижнюю губу и морщится, словно это ее только что латали. Глаза увлажняются, мне меньше всего хочется видеть слезы.

—Царапина, — отмахиваюсь, не прекращая зрительный контакт. 

—А если бы с тобой что-то случилось, — она, прижимаясь к груди так тесно, что слышу стук ее сердца, шепчет сдавленно. Касаюсь спутавшихся пшеничных волос. Руки исполосованы глубокими бороздами от разбитого стекла в машине. Они контрастируют с чистотой и невинностью. Порок на белом фоне.

—Подслушивала нас с отцом, да?

Я позвонил ведь сразу, как приехал сюда. На покушение похоже не было, чисто случайность. Но, говоря словами Темного, в нашем мире их не бывает.

—Не смей меня за это ругать, — злобно выдает и осторожно садится рядом. Не прерывая тактильного контакта. Сжимает мою ладонь двумя руками. Еще бы, мою лапищу попробуй обхвати. —Я волновалась. Я так волновалась, места себе не находила.

Она волновалась за меня…У нас особые отношения, не похожие ни на что другое. Вот только нельзя так любить дочь своей сводной сестры. Не ту, которую водил в садик, не ту, которую учил обороняться от идиотов, не ту, которой заплетал кривые косички.

Уж точно не ту, которая смотрит на тебя вот так. Открыто и невинно. Не эту восемнадцатилетнюю девочку. Не мою «племянницу». Пусть я ей и не кровный родственник.

—Пустое, — прижимаю к себе девчушку и облегченно выдыхаю. Так не болит. С ней не болит.—Зря волновалась.

—Ничего не зря, если бы с тобой что-то случилось, я бы этого не перенесла, — опять обнимает меня за шею, и свозь тихие всхлипывания я различаю слова, —я же так люблю тебя.

Тяну клок блондинистых волос, чтобы откинуть голову максимально назад. Член в штанах впивается в шов, тянет.

Девка оборачивается ко мне и облизывает губы, на которых уже смазалась помада. Ощущение грязи не заставляет себя долго ждать. Мы почти готовы продолжить, я почти готов.

Зрение медленно возвращается, я вижу размалеванное лицо, абсолютно ничем более не похожее на мою девочку. Срываюсь и отталкиваю ее от себя. Сука!

Дыхание сбивается, я в помутневшем рассудке рассматриваю окружающую обстановку и ни черта не понимаю. Как я докатился до этой жизни?

—Ох, а мне говорили, что секс с тобой лучшее, что может быть, покажи мне, как бывает… — урчит довольно и пытается подойти ближе, но я рывком отталкиваю ее от себя.

—Вон пошла, — я морщусь от неприятных ощущений. Сука. Сука.

—Но…

—Нахрен слиняла отсюда, — не глядя рычу на нее, продолжая свой нелегкий путь к красному кожаному диванчику для плотских утех. Сесть и перевести дух. —Бабки нужны? Вот они, бабки, — достаю из кармана плотную пачку и кидаю в лицо ошарашенной бабе. Она жадно следит за падением купюр, потом бежит поднимать. Еще бы. Я бы очень удивился, если бы она не сорвалась на эти денежные залпы.  —Компенсацию получи!

Но как только все поднимает, начинает смотреть на меня с презрением. Отворачиваюсь. Но затылком чую этот напряжённый взгляд. На что она, мать твою, рассчитывала? На что?

Дверь закрывается оглушительно громко, хлопок бьет по ушам. Был бы я в лучшей форме, догнал бы и показал, как надо, сука, двери закрывать. Невменяемые бабы нынче пошли.

Сижу и смотрю в белую стенку. Так нельзя, Макарский, нельзя. Можно бесконечно прикидываться, что все хорошо, но ведь это не так.

Бесполезно пялюсь, пока телефон в кармане не начинает разрываться.

Один взгляд на экран, и понятно сразу, что ответить надо.

—У аппарата, — сил говорить нет, слушать и подавно.

—Как все прошло, Мак? — с годами Рашидов стал спокойнее, что на него повлияло? Надя. Конечно.

Он перестал срываться по поводу и без, стал решать вопрос методично сдержанно. А уж когда родилась дочь…на некоторое время криминальный мир потерял Рашидова, грозу каждого бандюка. Вот тогда я встал у руля на севере.

В тогдашнем состоянии это было ожидаемо, мне хотелось вырвать из себя любое упоминание о прошлой жизни.

Научился выживать, ломать, рвать глотки и, конечно же, калечить.

Многие проблемы решались через меня, а если уж дошло до особого радикализма, то вызывали Мора. Тогда и крупицы от человека не оставалось. А потом и нет тела — нет дела.