Читать книгу - "Игрушка для хищника - Кира Шарм"

И теперь уже мое сердечко колотилось так, что, кажется, могло бы вылететь из горла.

И вот тогда, в эти самые мгновения, мир вокруг меня начал заполняться красками. Яркими, цветными, настоящими. Такими, каких раньше никогда в нем не было. Постепенно, с каждым новым ее поглаживанием. С каждой новой черточкой в ее лице, которую я рассматривала. И до тех пор, пока она, наконец, не улыбнулась, а я, вдруг расплакавшись, не обхватила ее бедра, прижимаясь лицом к ее животу.

Что-то щелкнуло и изменилось.

Мы объединены по-настоящему. Мы — часть друг друга, — поняла я наконец окончательно. И вот тогда хлынули слезы. Жаркие, обжигающие. Первые слезы за всю ту мою сознательную жизнь, которую я себя помнила. Потому что плакать и поддаваться слабости там, где я росла — непозволительная роскошь.

Она по-прежнему так ничего и не говорила, — только вздрагивала всем телом, я это чувствовала. А потом, когда я, кажется, выплакала все слезы, сколько их во мне было, просто вытерла мои щеки теплой ладонью, — наверное, я до конца жизни будут помнить это прикосновение.

А после просто взяла за руку и повела за калитку.

И больше я никогда не возвращалась в то место, которое навсегда так и останется серой краской без запахов и звуков в моей памяти.

Ее звали так же, как и меня, — Светлана. Светлана Анатольевна Жарская. Она жила в небольшом домике в поселке, который сразу же показался мне самыми царскими хоромами, — еще бы, в этом доме у меня даже появилась собственная комната, — а это для детдомовской девочки гораздо больше, чем замок для принцессы!

Часами я бродила по дому, — рассматривая, знакомясь, вдыхая запахи и слушая, как скрипят половицы. Он казался мне по-настоящему живым, — и мне необходимо было вдохнуть, вобрать его в себя вместе со всей его — и, собственно, — моей историей.

Я ждала, что бабушка изменит документы, и я тоже получу свою настоящую фамилию. Но она этого так и не сделала, и я так и осталась почему-то Светой Лимановой, как меня и записали, когда нашли.

«Так будет лучше для тебя» — говорила она, ничего больше не поясняя.

Она никогда не рассказывала мне ни о матери, ни об отце, сколько я ни приставала к ней с расспросами.

По тому, что Светлана Анатольевна всегда одевалась только в черное, я догадалась, что их нет в живых.

Но ведь можно было же хоть что-то рассказать! Это была память, о которой она предпочитала не разговаривать. И даже ни одной фотографии тех, кто мог бы быть моими родителями, не было в ее доме.

Конечно, это был не детдом, и на выходные я обязательно возвращалась в дом, если бабушка, конечно, не лежала в очередной раз в больнице.

Но и там был не сахар.

Нет, выглядело все прилично, и у каждого была своя постель, никто не отбирал вещи, и даже кормили нас более-менее сносно, но…

За этой прекрасной оболочкой прятался жуткий страх, когда девочек вызывали в кабинет директора.

Все понимали, что там происходит. Хотя никто и не говорил об этом вслух. Особенно страшно было, когда к директору приезжали гости, — и некоторые девочки после этих гостей попадали в больницу. Некоторые и вовсе не возвращались. А крики доносились даже до наших спален.

Но все, что мы были способны сделать, — только закрывать уши и молиться, чтобы нас не поволокли туда, к ним.

Кому мы могли сказать? Кому пожаловаться? Девчонок насиловали, но мы, хоть и имеющие семьи, так и оставались бесправными. И просто молчали, отводя глаза, когда оттуда возвращались, — бледные, разбитые, поломанные. Хотя, — были и такие, которым даже нравилось такое расположение директора.

Меня спасло только одно, — мой, внезапно открывшийся талант к гимнастике.

Из нас набрали группу, появились какие-то спонсоры — и вот мы уже ездили на соревнования, выступая за честь интерната. Только благодаря этому меня и не трогали, — еще бы, если бы я нажаловалась кому-нибудь из спонсоров, это могло вызвать огромный скандал. Наверное. Если они не были в числе тех самых гостей, которые почти каждый вечер приезжали в директору.

Я не была уверена. И поэтому все-таки молчала.

Вот и сейчас — мы приехали выступать с новой программой.

Интернат остался в прошлом, я уже год как учусь в институте и бабушка, слава Богу, до сих пор жива, хоть и сейчас в очередной раз лежит в больнице с сердцем.

Теперь все кошмары прошлого, кажется, навсегда отступили, а соревнования и выступления приносили почти достаточно денег, чтобы я могла оплачивать свою учебу. Кажется, жизнь только-только начала налаживаться…

Нас привели сюда сразу.

Не на стадион, как обычно, не в гостиницу, где мы могли бы оставить вещи и привести себя в порядок после нескольких суток езды в автобусе. А сразу сюда, — вот прямо с вещами. Мы даже моря не успели-то и увидеть.

Это было что-то вроде ночного клуба, только довольно большого.

Два яруса, болтающиеся под потолком клетки, — в таких обычно танцуют, ниши с мягкими диванами у стен и огромная площадка зала.

— Вот здесь, что ли, мы должны выступать? — хмыкнула Лидка, самая боевая из всей нашей группы. — Да это же бред! Мы вам что — стриптизерши?

— Молчите и прикидывайте, как показать здесь вашу программу, — резко полоснул ее ответом заказчик.

Прикидывать было сложно, — наша программа рассчитана на стадион. И вообще — выглядело все очень странно.

Но наш менеджер никогда еще не подводил, — а потому мы, пожав плечами, пошли переодеваться, — заказчик хотел увидеть нас прямо уже.

А потом началось пекло.

Когда мы, уже переодевшись, вышли, клуб уже был полон мужчин, рассевшихся на диванчиках и попивающих спиртное.

Они что — собираются все смотреть на нашу тренировку?

Нас встретили громким улюлюканьем и сальными фразочками, которые мы не могли не услышать.

Мы переглянулись, уже поняв, что происходит явно что-то не то.

И только на меня сжавшимся сердцем накатило то самое чувство, которое уже, кажется, должно было забыться. Тот самый липкий ужас, когда ты сжимаешься в комочек на кровати и надеешься, что тебя не позовут к директору и его гостям.

— Надо бежать, — одними губами шепнула я Лидке.

Она кивнула, начав вместе со мной пятится к барной стойке.

Там, за баром, запасной выход.

Пока не поздно, мы должны успеть.

Остальные, кажется, так ничего и не поняли. И принялись разминаться на площадке под ободрительный гул.

— Мы за реквизитом, — громко крикнула Лидка, сжав мою руку.

На нас, кажется, никто не обратил особого внимания.

И вот в этот миг и начался самый настоящий кошмар.

Мы начали пятиться, взявшись за руки, когда дверь клуба с оглушительным грохотом слетела с петель и повалилась на пол. Он был первым, кого я успела рассмотреть, — огромный мужчина, обнаженный до пояса, огромными плечами занявший весь немаленький дверной проем.