Читать книгу - "Глаша - Лана Ланитова"

– Конечно, желаю. Ты знаешь: мне милее нагота, чем ворох юбок, да корсеты.

Ловкие руки помогли скинуть тонкую сорочку. Длинное стройное тело забелело в темноте плавными линиями. В лунном свете Глафира была подобна сказочной наяде, вышедшей на берег.

– Как хороша, чертовка! – прошептал Игнат. Он давно уже примостился в кустах и ждал, когда Глаша снимет одежду.

Она подошла к воде: тихая ровная гладь пруда серебрилась лунными бликами; вдалеке слышалось многоголосое кваканье лягушек; редкие всплески мелкой рыбешки создавали рябь на воде; отсвечивая золотом и сияя от лунного света, легкие круги шли к берегу, рассыпаясь множеством ярких, словно россыпи бриллиантов, искорок. Глаша вошла в воду по щиколотку и тут же выскочила обратно: холодная вода лизнула горячие подошвы ног, плеснула брызгами на стройные икры.

– Лезь в воду, трусиха! – крикнул ей Владимир.

– Холодно! Я боюсь, – она оглянулась. Он стоял рядом, тоже обнаженный. В темноте отчетливо виднелось его мужское достоинство, покачивающееся при каждом движении.

Не дав опомниться, он с шумом кинулся в пруд, его сильная рука увлекла ее за собой. От холода и неожиданности, у Глаши перехватило дыхание. Гулкое эхо разнесло в ночи шум от плеска воды, смеха и громких голосов.

– Ну, прямо как дети, честное слово… – прошептал Игнат. – Долго я тут еще лежать буду? Когда же, главный «спектакль» начнется?

А «спектакль» не дал себя ждать… Немного поплескавшись, любовники вышли на берег и побежали к стоящей рядом, беседке. Выйдя из воды, Глаша тут же покрылась «гусиной кожей», груди стояли торчком, нежные соски отвердели, словно ранетки дикой яблоньки. Владимир обтирал ее полотенцем и страстно целовал, говоря ласковые слова. Ворсовое покрывало легло на деревянный пол беседки, возле входа. Он лег на него, и велел ей тут же сесть сверху в позе «наездницы» на стоящий без меры, холодный от воды, член. На секунду ей показалось: все, что он делал, было более порывисто и открыто, словно он играл спектакль перед невидимым зрителем.

В кустах лежал Игнат и жадно всматривался в любовный танец двух обнаженных тел, ему было видно почти все: и стоящий высоко фаллос и то, как Глафира садилась на него, раздвигая полные ноги и приподнимая кверху роскошный, широкий зад. Он слышал ее страстные стоны и сам возбудился: стоило огромных усилий сдержать себя и не броситься к любовникам, чтобы составить им компанию. Очень хотелось войти своей горячей стальной плотью в плотное кольцо темнеющей свободной норки. Но, сей порыв был бы крайне неуместным, учитывая неподготовленность Глафиры к подобным экзерсисам.

Владимир крутил Глашу из стороны в сторону, ставя на колени и заставляя ласкать его губами: нарочно убирал волосы от ее лица, обнажая непристойную картину. Он знал: за ними наблюдают, и это обстоятельство возбуждало его еще больше.

Когда все кончилось, он быстро проводил ее до дому и вернулся назад к купальне. На широкой скамейке сидел Игнат и курил сигару.

– А ночь действительно, чертовски хороша! – проговорил радостно Владимир, – Игнат, ты не замаялся лежать в кустах?

– Да нет, ничего…

– Ну, как она тебе?

– Уж, очень аппетитна… Такой афедрон – я еле выдержал, чтобы не подойти к вам.

– Ха, я так и думал! Подожди, немного: несколько дней, и ты тоже будешь ею обладать, мы вместе это будем делать.

– Захочет ли она? Я сомневаюсь что-то…

– Игнат, да ты ли это говоришь? На что нам водка и опиум? Ты думаешь, она устоит? Нет друг, падет и эта. У ней темпераменту поболее других. Сама под нас попросится. Куда же ей деваться? Видал, как прыгала на мне?

– Да уж, видел. Запоминающееся зрелище – нечего сказать. Быстро вы ее объездили…

– Веришь, я и сам удивлен. Она спускает так, как оные в летах не могут, у коих опыт есть в делах амурных и дюжина отменных кобелей, всегда готовых сучку ублажить.

Игнат хмыкнул в ответ и покачал задумчиво головой.

Прошло три дня. Владимир избегал Глафиры: он делал это намеренно, чтобы поселить в ее душе тревогу. Она искала повод встретиться с ним. Глаза наткнулись на его фигуру в коридоре, в его руке был конверт.

– Владимир, вы, избегаете меня? Я в чем-то виновата? – спросила она, в голосе послышалось плохо-скрываемое волнение, руки нервно теребили оборки платья на высокой груди.

– Ну, с чего ты взяла? У меня просто много дел. Не должен же я одной тобою заниматься? – ответил он холодно.

У нее навернулись слезы. Он взял ее за руку и повел в комнату. Плотно прикрыл дверь и хмуро произнес:

– Mademoiselle, вы делаете мне компрометацию слезами.

– Боже, раньше вас это не пугало, – ответила она, всхлипывая.

– Вы знаете: я не терплю женских слез. Вы рискуете – я охладею к вам. Займитесь, право, делом каким-нибудь полезным. Оно вас отвлечет от глупых мыслей.

Она покраснела в ответ и гордо отвела взгляд.

– Вот, матушка письмо прислали. Извещает, что здорова, и еще немного погостит у мадам Расторгуевой. Да вы и не слушаете меня?

– Я слышу вас, Владимир. Мне кажется, что вы переменились ко мне…

– Хорошо, вы вынуждаете: я буду с вами откровенен. Мою натуру, сударыня, познать вам не дано, я и сам себя порой, не знаю. Одно могу сказать: я слишком далек от амурных вздохов при луне. Вы, в силу молодости своей, реальную оценку событиям дать, не способны. Как, это не печально: не влюблен я в вас, и не в одну другую тоже… Не скрою: вы мне приятны, и ваши прелести во мне зверский аппетит невольно вызывают. Чего только, ваша попка сладкая стоит… Когда голодный я – могу и закусить изрядно!

Глафира стояла, словно молнией пораженная.

– Я вам не курица на тарелке… Господи, как обманулась я, – горько проговорила она.

– Советую подумать хорошенько обо всем и не усложнять ситуацию ложными сентенциями. Зря вы, обиделись. Я к вам прекрасно отношусь, и обижать вас не намерен. Мы можем также встречаться, когда у меня желание возникнет… Словом, вам решать. Не захотите более, и к вам я не приближусь.

Он ушел, хлопнув дверью. На следующий день рессорная карета, запряженная тройкой лошадей, увезла его по неотложным делам.

Глаша чувствовала себя такой несчастной, что ей казалось: она умрет, не выдержав душевной муки. «Что делать мне теперь?» – думала она, словно в лихорадке. В голове был настоящий хаос от новых впечатлений, от грубости любимого, от очевидности того, что он ее не любит. «А может, он специально так сказал, чтобы позлить?» – хваталась она за внезапную мысль, словно утопающий за соломинку, – «не мог же он притворствовать, когда целовал и обнимал меня крепко? Нет, этого не может быть».

Глаша нервно ходила по комнате, заламывая руки. Время от времени она падала на пол перед иконой и начинала истово молиться.

Она казалась себе ужасной грешницей, падшей так низко, что, казалось – падать некуда. «Как же я искуплю, теперь перед Господом, столь страшный грех?» – плача, думала она, – «я же – несчастная сирота, и мне совершенно некуда идти от своего погубителя. Наивная… Как смела я хоть малую надежду питать о свадьбе с этим человеком? Как глупо и жалко я выглядела. Он, верно, смеялся надо мной».