Читать книгу - "Руны смерти, руны любви - Инге Кристенс"

От Хенрика с его идеальной внешностью человека без недостатков (чуть удлиненная форма головы не в счет) и печатью буржуазной добропорядочности на лице можно было ожидать пресного секса. Сначала Рикке показалось, что Хенрик из тех, кто стрижет ногти исключительно по пятницам,^[59] в Мартынов день^[60] ищет, кому бы подать милостыню, а «Кама-сутру» воспринимает исключительно в качестве учебника по акробатике. Впрочем, так оно, наверное и правильнее. Был недолго в жизни Рикке один повернутый на Индии чувак, который чуть руку ей не вывихнул, следуя этой самой «Кама-сутре». Но, черт возьми, это было так увлекательно – забираться в постель, раскладывать перед собой потрепанную книгу и добросовестно пытаться повторить все эти «способы возлежания»…

К счастью, Рикке ошиблась насчет Хенрика. Неизвестно, читал ли он индийские трактаты или учился любви по наглядным пособиям (по производству этих самых пособий Дания стоит на втором месте в Европе, уступая лишь Венгрии), но науку любви он освоил хорошо. Даже очень хорошо. Секс с Хенриком оказался не просто любовной игрой, а чем-то вроде таинства. Хенрик не просто любил, он священнодействовал. И делал это очень красиво, даже утонченно.

– Satur libido parit, – сказал Хенрик, когда все закончилось и перевел, – сытость рождает похоть.

– Откуда ты знаешь латынь? – спросила Рикке, поднося к губам чашку с остывшим кофе. – Изучал право?

Столик они только чудом не опрокинули, потому что резвились на краю кровати.

– Разве я похож на законника? – удивился Хенрик, хотя как раз на законника он и был похож. – Я изучал историю искусств в Кембридже.

– Завидую тебе, – Рикке закатила глаза к потолку, – это, наверное, очень приятно, изучать историю искусств. Не учеба, а сплошное развлечение.

– В какой-то мере ты права, – согласился Хенрик. – Моим друзьям-математикам приходилось сложнее. Но зато один из них за пять лет сколотил себе состояние, играя на бирже, а другой стал директором департамента в Хьюлетт-Паккард и это еще не предел. А я…

– А ты владеешь картинной галереей, в которой так удобно заводить знакомства с женщинами! – подколола Рикке.

Удивительно, но, несмотря на то, что они были знакомы считанные дни, ей было очень легко с Хенриком. Легко и естественно, то есть – легко, потому что естественно. Не надо притворяться, не надо просчитывать свои действия наперед, можно быть самой собой. Этот феномен требовал обдумывания на досуге, потому что обычно Рикке трудно сходилась с людьми и даже постель не очень-то помогала ускорить сближение.

– Для этого я ее и держу! – рассмеялся Хенрик.

– Ну, не только для этого, – Рикке демонстративно оглядела спальню. – На жизнь тебе, как я вижу, хватает.

И на довольно неплохую, надо сказать, жизнь. Двухэтажный дом на Стокфлетсвей, рядом с госпиталем Фредериксберг, сам по себе стоит больших денег, потому что цены на недвижимость в центре Копенгагена поистине заоблачные. Да еще и «начинка» у дома дорогая – начиная с розового букового паркета и заканчивая техникой «Банг энд Олуфсен».^[61] Огромный новехонький «мерседес» тоже подтверждает финансовую состоятельность владельца и склонность к транжирству. Одинокий горожанин может спокойно обойтись более дешевой и менее прожорливой моделью. Вряд ли в мире искусства о человеке судят по размеру его автомобиля. Впрочем, не стоит забывать и о постулате «большой автомобиль – большие комплексы». Интересно, какие комплексы у Хенрика?

– Хватает, – согласился Хенрик. – Но основной мой доход составляют комиссионные от продажи картин, а не выручка от билетов.

– Дались тебе эти билеты! – фыркнула Рикке. – А все-таки, почему они такие дорогие? Разве не выгоднее продавать большее количество дешевых билетов?

– Видишь ли, я ориентируюсь на людей с деньгами, – немного смущенно, будто признавался в чем-то постыдном, ответил Хенрик. – Моя цель – выгодно продать художника, а не заниматься просвещением масс. Толпы слоняющихся по галерее бездельников будут только мешать настоящим клиентам. Да, недорогие билеты продаются лучше и доход от них больше, но у меня билеты служат не для извлечения прибыли, а для фильтрации посетителей. «Кнудсен галлери» – место для избранных.

– Для толстосумов, – поддела Рикке.

– Не только. Одни толстосумы не создадут нужной атмосферы. Нужны знатоки, эксперты. Такие люди обычно получают карточки, вроде той, что у тебя, и ходят ко мне, как к себе домой. Кстати, некоторые в шутку называют меня не «господин Кнудсен», а «господин Кунстен»^[62]

– Тогда уж Смуксен!^[63] – пошутила Рикке. – Ты ведь такой красавчик!

Людям нравятся комплименты. Хенрик заулыбался и предложил погулять по Ботаническому саду. Рикке отказалась, потому что ее ждали домашние дела, гора пустых пластиковых бутылок,^[64] пустой холодильник и нуждавшийся в починке велосипед, и только сейчас вспомнила о деле. Она помнила о нем вчера, но начинать встречу с деловых разговоров не хотелось, а потом было так весело, что дело забылось само собой.

– Ты говорил, что к пятнице у тебя могут появиться кое-какие соображения, – напомнила она после того, как приняла душ, оделась и привела себя в порядок.

Вести деловые разговоры полуодетой или совсем не одетой – дурной тон. Да и на деловой лад не настроишься, будешь отвлекаться.

– Кое-что есть, – подтвердил Хенрик. – Но совсем мало… Успею рассказать по дороге.

Несмотря на вялые протесты Рикке он решил отвезти ее к полицейскому управлению, где на стоянке ждал свою хозяйку красный «опель корса».

– Я нашел в интернете все рисунки Татуировщика, изучил их и могу сказать, что подобная манера не свойственна никому из наших современных художников, а я знаю всех их…

Сердце Рикке замерло и провалилось куда-то вниз. Версия, казавшаяся такой перспективной, рассыпалась в прах.

– Более того, в Скандинавии, Германии, Италии, Нидерландах, Бельгии и Франции…

Название каждой страны воспринималось Рикке как очередной щелчок по носу.