Читать книгу - "Разговор о стихах - Ефим Григорьевич Эткинд"

есть косвенным путём. Правда, о ней сказано, что она получила нерусское воспитание, но эта «информация» выражена в иностранном звучании слов:

…в благородном пансионе

У эмигрантки Фальбала.

                 …четвертый том

Сентиментального романа:

Любовь Элизы и Армана…

«Иностранность» усиливается с появлением графа Нулина, которое предваряет французское слово «экипаж» (ср. выше «у мельницы коляска скачет…» – там слово-образ ещё не нужно для характеристики Нулина) и рифмующее с ним французское обращение слуги: «Allons, courage!» («Бодритесь!»). Да и длинный список материального и духовного багажа графа Нулина имеет не столько смысловое, сколько стилистическое значение:

В Петрополь едет он теперь

С запасом фраков и жилетов,

Шляп, вееров, плащей, корсетов,

Булавок, запонок, лорнетов,

Цветных платков, чулков à jour,

С ужасной книжкою Гизота,

С тетрадью злых карикатур,

С романом новым Вальтер Скотта,

С bons-mots парижского двора,

С последней песней Беранжера,

С мотивами Россини, Пера,

Et cetera, et cetera.

Содержание поэмы Пушкина, как видим, далеко не исчерпывается смысловым содержанием слов и фраз, её составляющих. Оно образуется столкновением, противопоставлением и сопоставлением стилистических планов, присущих словам и синтаксическим оборотам, – оно глубже и порой важней непосредственно данного смыслового содержания, с точки зрения которого, как иронически заключает сам Пушкин, поэма сводится лишь к одному: к тому, что

…в наши времена

Супругу верная жена,

Друзья мои, совсем не диво.

Впрочем, с позиции смыслового содержания и «Домик в Коломне» учит лишь тому, что

Кухарку даром нанимать опасно;

Кто ж родился мужчиною, тому

Рядиться в юбку странно и напрасно:

Когда-нибудь придется же ему

Брить бороду себе, что несогласно

С природой дамской… Больше ничего

Не выжмешь из рассказа моего.

Нет, выжмешь! Поэма «Домик в Коломне» совсем не о том написана – Пушкин дразнит читателя, играя на противоречии между смысловым содержанием и тем содержанием специально поэтическим, которое дано не в логическом смысле текста, а в его стилистической экспрессии.

Понятие «содержания», таким образом, сдвигается. Пушкинские иронические морали, завершающие «Графа Нулина» и «Домик в Коломне», именно об этом и говорят читателю: возникают как бы ножницы между непосредственно воспринимаемым смыслом и подлинным содержанием поэтического произведения. Иногда эти ножницы раздвигаются настолько широко, что, казалось бы, теряется связь между логическим смыслом и реальным поэтическим содержанием. Чаще всего такое восприятие вызвано неумением прочитать стихи как стихи, исходя из внутренних закономерностей, свойственных этому искусству, а не из закономерностей прозы.

Стиль и смысл

В 1834 году Е. А. Баратынский, один из первых лириков «золотого века» русской поэзии, создал гениальную миниатюру из восьми строк:

Болящий дух врачует песнопенье.

Гармонии таинственная власть

Тяжелое искупит заблужденье

И укротит бунтующую страсть.

Душа певца, согласно излитая,

Разрешена от всех своих скорбей;

И чистоту поэзия святая

И мир отдаст причастнице своей.

Стихотворение это – философское, в нём идёт речь о соотношении духа и поэзии: в каком бы ни оказалась смятении душа поэта, как бы она ни была удручена совершённым несправедливым поступком или произнесённым ложным словом («тяжёлое… заблужденье»), как бы она ни была замутнена, искажена слепыми порывами стихийного чувства («бунтующая страсть»), искусство, творимое поэтом, исцелит страждущую душу, вернёт ей равновесие, доброту, покой. Стихотворение построено на раскрытии начального утверждения, формулированного в первом стихе:

Болящий дух врачует песнопенье.

В сущности, здесь уже всё сказано – и, что особенно важно, сказано в словах, близких к библейской, евангельской речи. В Евангелии эта фраза могла бы звучать примерно так: «Болящий (то есть страдающий, страждущий) дух уврачует вера». Баратынский спорит с религиозным воззрением на человека: нет, не вера, не раскаяние, не угрызения совести полнее всего исцелят мятущуюся, грешную душу поэта, а – песнопенье, творчество. Искусство он ставит в ряд с верой или даже выше веры. Искусство занимает место религии. Потому так важен эпитет к «поэзии» – «святая»; это тоже слово из религиозного обихода, как и причастие «разрешена», и всё предложение: «Душа… разрешена от всех своих скорбей», как и глаголы «искупит», «укротит» или редкостное существительное «причастница». У Пушкина, например, оно встречается один только раз, в пародийной речи Господа Бога, обращённой к деве Марии:

Краса земных любезных дочерей,

Израиля надежда молодая!

Зову тебя, любовию пылая,

Причастницей ты славе будь моей…

«Гавриилиада», 1821

«Будь причастницей» – то есть причастись. Слово «причастник (причастница)» в словаре Даля объяснено как «участник, соучастник, сообщник», но оно же снабжено пометой црк. (то есть «церковное») и объяснено как «причащающийся святых тайн» – оно связано с существительным церковного обихода «причащение», «причастие». «Причастие» иначе называется «святые дары» или «святые тайны». Разумеется, этот комплекс значений сопряжён у Баратынского с эпитетами «таинственная» (власть), «святая» (поэзия). Согласно христианскому представлению причастие (причащение святых тайн) ведёт к очищению души верующего от греховных помыслов. Значит, у Баратынского сказано: душа должна причаститься поэзии, тогда она обретёт чистоту и мир. Вот почему душа – «причастница» поэзии.

А что такое поэзия? Это – форма существования божества («святая»), она обладает чистотой и миром. И это прежде всего гармония, которой свойственна «таинственная власть» над душой. Замечательное слово «согласно» здесь означает «гармонически»; «согласно излитая» – то есть «излившаяся в гармонии».

Так смысл стихотворения Баратынского углубляется и по меньшей мере удваивается: в нём речь не только о том, что поэтическая гармония исцеляет «болящий дух» от угрызений совести и страстей и что она вносит мир, покой и чистоту в хаос внутренней жизни человека, но ещё и в том, что поэзия уравнивается с Богом, а преданность поэзии и вера в неё – с религией. Второй смысл стихотворения Баратынского содержится не в прямых утверждениях автора, а в стиле отдельных слов и словосочетаний; стиль обогащает вещь новым, дополнительным содержанием, вводит как бы второй сюжет, оказывающийся не менее важным, чем сюжет основной, легко различимый на первый взгляд.

Стиль относится, казалось бы, к форме, но измените его – вы измените содержание. Вот почти та же мысль, высказанная Баратынским в одном из писем к П. А. Плетнёву (1831):

«Мне жаль, что ты оставил искусство, которое лучше всякой философии утешает нас в печалях жизни. Выразить чувство – значит разрешить