Читать книгу - "На языке врага: стихи о войне и мире - Александр Михайлович Кабанов"

плацу – огромный каменный конь воскрешен вживую:

приглашаются женщины, старики и дети в новую душевую,

у коня из ноздрей – сладковатые струи дыма —

до последнего клиента, не проходите мимо,

от того и похожа душа моя на колыбель и могилу:

слышит, как они моются, как поют хава-нагилу,

ибо помыслы – разны, а память – единокрова,

для того, чтобы прозреть, а после – ослепнуть снова.

Тесты

Затрудняюсь ответить – зима,

как с трудом проходимые тесты,

и на Банковой снова протесты,

в снежных лифчиках зреет хурма,

доллар нынче торгуют за сотский,

оппозиция ждет похвалы,

и, сбежавший от сепаров, Бродский

засыпает с коробкой халвы.

В снежных лифчиках зреет хурма,

волчье небо укуталось в шубу,

околоточный, склонный к ютубу,

надзиратель обходит дома.

Время – чистые помыслы метить,

одинокую ногу задрав,

есть ли бог – затрудняюсь ответить,

как лишенный родительских прав.

«Я споткнулся о тело твое и упал в дождевую…»

Я споткнулся о тело твое и упал в дождевую

лужу с мертвой водой, но еще почему-то живую,

дай мне девичью память – крестильные гвозди забыть,

ты спасаешь весь мир, для того, чтоб меня погубить.

Я споткнулся о тело твое – через ручку и ножку,

в Гефсиманском саду, где шашлык догорал под гармошку,

дай ворованный воздух – в рихонские трубы трубить:

ты спасаешь весь мир, для того, чтоб меня разлюбить.

Сколько праведных тел у судьбы – для войны и соблазна,

сосчитать невозможно, и каждая цифра – заразна,

дай мне эхо свое, чтоб вернуться, на зов окликаясь,

или минное поле – гулять, о тебя спотыкаясь.

Выход из котла

Мой глухой, мой слепой, мой немой – возвращались домой:

и откуда они возвращались – живым не понять,

и куда направлялись они – мертвецам наплевать,

день – отсвечивал передом, ночь – развернулась кормой.

А вокруг – не ля-ля тополя – заливные поля,

где пшеница, впадая в гречиху, наводит тоску,

где плывет мандельштам, золотым плавником шевеля,

саранча джугашвили – читает стихи колоску.

От того и смотрящий в себя – от рождения слеп,

по наитию – глух, говорим, говорим, говорим:

белый свет, как блокадное масло, намазан на склеп,

я считаю до трех, накрывая поляну двоим.

Остается один – мой немой и не твой, и ничей:

для кого он мычит, рукавом утирая слюну,

выключай диктофоны, спускай с поводков толмачей —

я придумал утюг, чтоб загладить чужую вину.

Возвращались домой: полнолуния круглый фестал,

поджелудочный симонов – русским дождем морося,

это низменный смысл – на запах и слух – прирастал

или образный строй на глазах увеличивался?

Из цикла русско-украинская война

«Хьюстон, Хьюстон, на проводе – Джигурда…»

«Хьюстон, Хьюстон, на проводе – Джигурда…»

…надвигается счастье – огромное, как всегда,

если кто не спрятался, тот – еда.

А навстречу счастью: тыг-дык, тыг-дык —

устремился поезд: «Москва – Кирдык»,

в тамбуре, там-тамбуре проводник

бреет лунным лезвием свой кадык.

Мы читаем Блокова, плакая в купе —

это искупление и т. д., т. п.

«Хьюстон, Хьюстон, на проводе – проводник,

проводник-озорник, головою поник…»

За окном кудрявится, вьется вдалеке —

дым, как будто волосы на твоем лобке,

спят окурки темные в спичечном коробке.

«Хьюстон, Хьюстон, – это опять Джигурда…»

золотой культей направляет меня беда:

«Дурачок, ты – всовываешь не туда,

и тогда я всовываю – туда, туда…»

2011

«Между крестиков и ноликов…»

Между крестиков и ноликов,

там, где церковь и погост:

дети режут белых кроликов

и не верят в холокост.

Сверху – вид обворожительный,

пахнет липовой ольхой,

это – резус положительный,

а когда-то был – плохой.

Жизнь катается на роликах

вдоль кладбищенских оград,

загустел от черных кроликов

бывший город Ленинград.

Спят поребрики, порожики,

вышел месяц без костей:

покупай, товарищ, ножики —

тренируй своих детей.

«Капли крови отыграли там и тут…»

Капли крови отыграли там и тут,

будто это – медиаторы текут,

это – дождь краеугольный моросит

и чеканка ожидания висит.

Севастополь: ветер, вітер в голове,

вновь прорезались шипы на булаве,

если вырастешь и станешь моряком —

ты не трогай эту мову языком:

потому, что украинская земля —

полюбила и убила москаля.

2013

«Спиннинг, заброшенный, спит…»

Спиннинг, заброшенный, спит:

леска сползает с катушки,

и полнолунье сопит —

в черствую дырку от сушки.

Если уснули не все:

люди, зверье и натура,

выйдет гулять по шоссе

наша минетчица Шура.

Лучше не ведать о том,

что она сделает с вами:

русским своим языком,

русскими, напрочь, губами.

Сон, как больная спина

у старика-рыболова,

так засыпает война

и пробуждается снова.

Каждым крючком на блесне,

каждым затворником чую:

нас – разбирают во сне

и собирают вслепую.

Рождественское

Окраина империи моей,

приходит время выбирать царей,

и каждый новый царь – не лучше и не хуже.

Подешевеет воск, подорожает драп,

оттает в телевизоре сатрап,