Читать книгу - "Ложная красота - Наталья Кочетова"

общение с двумя молодыми полицейскими, один из которых, уходя, принял из рук мужчины конверт и тут же принялся расшаркиваться перед ним и яростно уверять, что они во всём разберутся как можно быстрее, преступник понесёт наказание. Но я знал, они не разберутся, они не накажут его в той мере, какой он заслуживал. Ну что они ему сделают? Посадят? Этого недостаточно. Этого слишком мало, катастрофически мало.

И вот я стоял, оперевшись о стену, слушая громкое тиканье настенных часов, и всерьёз раздумывал о том, какие инструменты взять в гараже. Я всерьёз строил свой больной кровожадный план, и только благодаря этому я ещё не лез на стену от отчаянья, и только поэтому минуты не растягивались для меня в бесконечность, и только поэтому, я всё ещё дышал.

Спустя три с половиной часа мучительного ожидания дверь операционной наконец открылась, из неё один за другим стали выходить люди, мать Полины подорвалась с места и бросалась к каждому из них, как оголодавшая измученная дворняга бросается в ноги прохожим. С отчаяньем, с надеждой. Но никто из них ничего не говорил, один из них что-то пробормотал, второй просто махнул головой, третий раздраженно отмахнулся. Только последний мужчина, вышедший из-за двери, наконец удостоил её вниманием. Мы с отцом Полины уже стояли рядом, мужчина окинул нас взглядом, вытер со лба пот и снял защитную маску.

— Полина потеряла много крови, нам пришлось ввести её в медикаментозную кому и подключить аппарат искусственной вентиляции лёгких. — мать Полины ахнула, и зашаталась, будто у неё ослабели ноги, муж обнял её сзади за плечи, не давая упасть. — Я пока не могу делать каких-либо прогнозов, но надежда есть всегда.

Бывает же, не сказать толком ничего и сказать все. Одной заезженной фразой о том, что надежда есть всегда, убить всякую надежду. Он, наверняка говорит так всем родственникам, близкие которых находятся в безнадежном состоянии на грани жизни и смерти, чтобы не быть гонцом, приносящим дурные вести. Я уверен, будь у Полины хоть малейший шанс на легкое выздоровление, он бы нашел слова получше.

Врач ещё что-то говорил, что-то о том, что Полина нужна кровь и её отец тут же вызвался быть донором, но это всё что я услышал, больше слушать не стал, отошёл и уставился в окно. Я смотрел на кружащиеся в воздухе снежинки, вспоминал как эти снежинки, падая на лицо Полины, тут же таяли, превращаясь в сверкающие бриллианты на ее коже, подсвеченные уличными фонарями, и внутри меня всё покрывалось толстой коркой льда, огонь во мне больше не горел, мне больше не казалось, что я взорвусь. Моё сознание, мои мышцы и все мои внутренности заледенели, наполнившись странной холодной решительностью. Боковым зрением я увидел, что мать Полины снова опустилась на стул, я взглянул на нее, и увидел, что она опять смотрит в одну точку перед собой, но теперь на ее лице отражалось такое горестное выражение, будто уже все, все кончено.

Я в это не верил. Пока Полина дышит, пусть и не самостоятельно, пока бьется ее сердце, я буду надеяться. И пока она пытается выкарабкаться, я не стану сидеть без дела. Я не позволю больше этому ублюдку ходить по одной с ней земле. Если я его не убью, то сделаю инвалидом, он не будет больше угрозой для моего Пришельца. Больше нет.

— Кто он? — спросил я глухо, почти не слышно, но мать Полины дернулась на месте. Вздрогнула, но взгляд не подняла, хотя глаза пришли в движение, она отмерла. — Скажите мне имя. — Сказал я чуть громче и тверже.

Женщина закрыла глаза. Она долго молчала, но чем дольше думала, тем тяжелее ей было следить за сомнениями. Я буквально воочию видел, как крутятся шестеренки в ее голове, прикидывая возможные варианты и последствия, и я видел как исходит кровью ее материнское сердце, требующее справедливой мести, требующее оградить свою дочь от страданий не на несколько лет, а навсегда, насовсем.

— Волков. — Наконец раздался ее хриплый упавший голос. Она слегка прочистила горло и добавила уже громче, подняв на меня глаза. — Станислав Волков. Кутузова, шестьдесят два. Там живет его семья.

Она договорила, и ее плечи поникли, она закрыла лицо руками и согнулась под тяжестью своего решения. Положила голову на колени и тихо заплакала.

Я не стал ее утешать, я не стал ничего говорить. Мне было чем заняться и я отправился приводить свой чудовищный план в действие.

***

Стас

О том что сделал, я не жалел ни минуты. Я не желал ей смерти и не планировать делать то, что сделал, но я наверное что-то чувствовал, где-то внутри все таки тлела вероятность такого поступка, иначе зачем бы я уже в последнюю минуту, выходя из дома, бросил в карман маленький складной нож? Так, на всякий случай: под воздействием привычки остерегаться и осторожничать, быть готовым к любой ситуации, выработанной за полтора года отсидки.

Нет, я не скажу, что со мной делали что-то страшное, благодаря чему я стал конченым параноиком, про всякий случай таскающий с собой холодное оружие. Я видел вещи и пострашнее того, что было со мной. Насильников на зоне не любят. В мире тюремных законов насилие считается непорядочным делом. Осужденных по статье "Изнасилование" на зоне ждет ни что иное, как сексуальное рабство. У них нет никаких прав, они всегда что-то должны или обязаны. Их причисляют к касте "опущенных", их ломают психологически, им дают женские имена и трахают все кому не лень. И да, после — обязательно расплачиваются — сигаретой, сгущенкой или конфеткой, и именно от этого, пожалуй, взрослые сильные мужчины ломаются быстрее всего.

Этого дерьма я насмотрелся на две жизни вперед. Меня могла ждать та же участь. Но я не был насильником.

Я не насиловал Полину. Я ее любил. Я был ею болен.

И это меня оправдало. В тюрьме не любят ошибаться и подвергать унижениям человека, который может быть и вовсе невиновен, а моя история была очень неоднозначной. Суд, вызвавший необычайный резонанс в обществе, все-таки признал меня виновным, но сокамерники и смотрящий, проанализировав слухи и выпытав обстоятельства, отнеслись ко мне даже с сочувствием.

Не все были солидарны во мнении, что я на зону попал несправедливо. Поползновения в мою сторону были, и не раз, но я смог постоять за себя. Мне приходилось платить кровью, сломанными конечностями, и в буквальном смысле зубами выгрызать себе место среди "мужиков".

Это было черное время. Жуткое, мерзкое и отчаянное. На грани. В