Читать книгу - "Какое дерево росло в райском саду? - Ричард Мейби"

Mimosa pudica – мимоза стыдливая – это однолетник, широко распространенный в тропиках Нового Света. Она из семейства бобовых и цветет нежными лиловыми цветами, напоминающими маргаритки. Однако свое название мимоза заслужила благодаря перистым, густо изрезанным листьям. Они сжимаются и складываются по ночам или если до них дотронуться – это знали исследователи колониальных земель, продававшие экземпляры мимозы европейским естествоиспытателям и садовникам уже в начале XVII века. Чувствительность мимозы – умение быстро и решительно складывать лист, так что по нему проходит ровная волна, – сделала это растение главным доводом в споре о различиях между растительным и животным миром за сотню лет до открытия венериной мухоловки. В каком-то смысле загадка мимозы была даже сложнее мухоловки – той нужно ловить насекомых, и это хоть как-то объясняет такое вопиюще неботаническое поведение. А вот почему стыдливое растение закрывает листья столь театральным жестом, неясно до сих пор. Однако с середины XVII века не было недостатка в теориях, как именно оно проделывает этот фокус, и эти теории наглядно показывают различное направление мысли тогдашних «натурфилософов». Первые умозаключения в основном сводились к механическим моделям. В 1661 году исследователь микрокосма Роберт Гук подверг растения различным физическим испытаниям, примерно как Дарвин росянку два века спустя. Он обнаружил, что если ударить или надрезать лист или воздействовать на него кислотой, дольки над травмированным местом попарно смыкаются, а ниже – опускаются. Исследовав срез листа под микроскопом, Гук обнаружил в нем канальцы для влаги и заподозрил, что от удара «ликвор» выталкивает из листьев в центральную жилку, отчего дольки – «вторичные листочки» – смыкаются. Грубоватое описание различных механических и гидравлических теорий в «Словаре садовника» Филиппа Миллера (Philip Miller, “The Gardeners Dictionary”, 1731) читается как руководство для водопроводчика. Однако Миллер предваряет его относительно романтическим пассажем: «В любое время дня при малейшем прикосновении палочки или нежном поглаживании рукой листья – как будто дерево умирает – поникают и спутываются со всей возможной быстротой, а сразу после этого выпрямляются и расправляются, вернувшись в прежнее положение; так что невольно подозреваешь, что они и в самом деле наделены способностью чувствовать». Некоторые проницательные наблюдатели считали, что здесь не обошлось без участия электричества – только что открытой «волшебной жидкости». Джон Фреке, английский ученый-хирург, предположил, что «стыдливое растение от природы содержит больше этой жидкости, чем любое другое растение или существо»^[187]. Он решил, что растение заряжено статическим электричеством, а прикосновение к листьям заземляет его и разряжает, отчего листья «впадают в вялое состояние» и обвисают.

Джордж Ромни. Эмма Гамильтон (возлюбленная адмирала Нельсона) собирается дотронуться до мимозы, чтобы продемонстрировать ее чувствительность. 1789.

Фото: Библиотека Уэлкома, Лондон

Самой популярной теорией была изначальная «раздражительность», как у плотоядных растений; это было основано на распространенном тогда представлении, что между растительной и животной тканью нет особых различий. В 1776 году Джордж Белл писал о мимозе и венериной мухоловке: «… То, что эти растения живые, очевидно, однако я подозреваю, что они еще и чувствуют. Сомневаюсь, имеем ли мы право считать, что чувствовать удовольствие и боль способны только представители животного мира». А для тех, кому его идеи могли показаться чересчур метафизичными и далекими от реальности, он добавил: «Это представление о жизни растений возводит ботанику в ранг философии. Она придает красоты цветнику и достоинства – лесу»^[188]. Эразм Дарвин, развлекавшийся с мимозой так же фривольно, как и с венериной мухоловкой, полагал, что ее реакция основана и на механических, и на «раздражительных» процессах. В соответствующих строфах «Любви растений» он сравнивает сжатие листьев с падением ртутного столба в барометре. Однако в примечании он задается вопросом, не связана ли реакция «с оцепенением или параличом, вызванным слишком сильным раздражением, – подобно тому, как животные лишаются чувств от боли или усталости».