Читать книгу - "Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - Юн Эльстер"

Положительно охарактеризовать рациональные убеждения можно через отсылку к понятию суждения, определяемому как способность синтезировать обширную и весьма разрозненную информацию, которая имеет более или менее четкое отношение к решаемой проблеме, не приписывая ни одному элементу или группе элементов в составе недолжной важности. Ясно, что определение несколько бесполезно, но в реальности этого феномена сомневаться не приходится. Все мы знаем людей, у которых есть это качество, и людей, которые его лишены. При некоторых занятиях без него невозможно обойтись, и те, у кого его нет, вскоре оказываются из них исключены. Крайние случаи – конкурентный рынок, на котором фирмы, управляемые людьми без способности суждения, быстро становятся банкротами, и война, где военачальники и солдаты, лишенные ее, подвергаются большому риску. В определенной степени это также верно и в отношении политиков, для которых способность суждения и здравый смысл, в дополнение к чистому упорству и некоторой наработанной бесчувственности, гораздо важнее ума в его традиционном понимании. Что касается наук, их можно грубо разделить на те, в которых требуется прежде всего логика, и те, которые требуют менее формального применения способности суждения^[31].

Однако вскоре окажется, что бойко говорить об «имеющихся фактах» недостаточно, поскольку встает важнейший вопрос о том, какое именно количество фактов следует рационально накопить, прежде чем прийти к убеждению. Этот вопрос допускает разные ответы в зависимости от цели, с которой в дальнейшем будет использоваться данное убеждение, если вообще будет. Для настоящего ученого вопрос о будущем использовании не возникает, поскольку конечная цель его поведения состоит в формулировке истинного убеждения. Поскольку вероятность прийти к истинному убеждению возрастает по мере увеличения числа фактов, может показаться, будто поиски истины сами себя подрывают, так как ученому, занятому ими, придется собирать доказательства вечно, бесконечно откладывая формирование убеждения. Его затруднения напоминают мучения общества, зацикленного на потреблении, заставляющем его бесконечно экономить и инвестировать, снова и снова откладывая момент наслаждения плодами, ради которых-то и совершались вклады. В обоих случаях ответ один и тот же: поскольку первоначальная проблема не позволяет никакого решения, рациональная реакция – переформулировать ее так, чтобы найти «удовлетворительные» уровни объема фактов и инвестиций соответственно^[32].

На первый взгляд может показаться, что легче определить оптимальное количество фактов в практическом контексте бизнес-решений. Здесь пределы для роста числа фактов возникают, прежде чем мы углубимся в парадоксы максимизации истины, поскольку сбор информации создает издержки для фирмы и потому должен предприниматься только в той степени, в которой имеются (или предполагаются) прибыли. Не получать сведений о среде иррационально, а собирать их слишком долго – тоже; должен иметься некоторый оптимальный объем информации, который будет получен фирмой. Но здесь снова встает вопрос, поскольку «выбор самой максимизирующей прибыль информационной структуры требует информации, и неясно, как максимизатор прибыли, желающий получить информацию, ее приобретает – или гарантирует, что он не переплачивает за нее»^[33]. Требование оптимального количества фактов сразу же приводит к бесконечному регрессу.

Так звучит общий аргумент для разумной достаточности. Он касается не только решений в бизнесе, но и других практических вопросов, в которых возникает конфликт между стремлением вкладывать время и деньги в получение информации и потребностью тратить их, используя полученную информацию^[34]. Это означает, что, когда слабая теория рациональности отброшена, связь между рациональностью и оптимальностью полностью разрывается. Рациональное поведение может описываться в качестве оптимизирующего только – или главным образом – по отношению к данным убеждениям касательно мира, однако принципы рациональности, управляющие получением убеждений, не могут быть объяснены в категориях оптимизации. Аргумент, по крайней мере, выполняется ex ante – в том смысле, что нельзя знать заранее, получение какого объема информации окажется оптимальным. Можно предположить, что он не выполняется ex post, во всяком случае в ситуациях, когда ответственные лица, принимая (по своей собственной вине) неразумные решения, оказываются устранены конкуренцией, так что остаются лишь те, кто обладает оптимальной структурой информации. Однако выясняется, что эта привлекательная идея, будучи разработана более тщательно, на деле слабее, чем кажется, если только не принять весьма недальнозоркие допущения насчет свойств среды. В любой реалистической модели (например, конкуренции между фирмами) среда, с которой сталкивается фирма, меняется настолько стремительно, что за время, которое потребуется для разгрома конкурентов, любая информационная структура перестанет быть оптимальной. По сути, мы имеем дело с приспособлением к движущейся мишени^[35].

Во избежание недоразумений должен добавить, что отношения между правотой и рациональностью несколько сложнее, чем я здесь описал. История науки показывает, что может оказаться рациональным быть неправым и при этом не иррациональным – быть правым. В письме к Мерсенну Декарт пишет, что «скорость и сила камня, выпущенного из пращи, пули, выпущенной из мушкета, или стрелы, выпущенной из арбалета, больше в середине, нежели в начале их полета», предполагая, что это «вульгарное убеждение», но добавляя, что у него имеются основания считать иначе^[36]. Ясно, что в 1630 году вульгарное убеждение было рациональным. В случае человека или кареты никто не стал бы спорить, что наивысшая скорость достигается через некоторое время после начала движения, и были все основания распространять это на движение летящего снаряда. Потребовалась гениальность Декарта, чтобы понять движение как состояние, а не процесс^[37]. Однако не следует говорить, что убеждение, к которому Декарт пришел, сделав этот поразительный скачок, было иррациональным, поскольку его теория давала возможность воспринять факты, которые ее подтверждали. Вульгарная теория была рациональна ввиду известных ей фактов, теория Декарта – в силу новых фактов, которые она позволила ему установить. Я совершаю банальное утверждение, что отношения между убеждением и наблюдением являются двусторонними, – это не однонаправленный индуктивный процесс, на который указывают словосочетания типа «наиболее рациональное убеждение с учетом имеющихся фактов». Тем самым озарение может являться частью суждения, хоть и необязательной.