Читать книгу - "Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт"

Второе важное различие между процессами – а значит, и результатами – естественного отбора и инженерного искусства касается того свойства естественного отбора, которое представляется многим людям наиболее парадоксальным: полное отсутствие предвидения. Проектируя нечто (в случае прямого проектирования), инженеры должны позаботиться о широко известной проблеме: непредвиденных побочных эффектах. Когда две (или более) системы, хорошо спроектированные в изоляции, соединяются и образуют суперсистему, это часто приводит к взаимодействиям, которые не только не были изначально запланированы, но и являются откровенно вредными; деятельность одной системы неумышленно наносит ущерб деятельности другой. Единственный прагматичный способ избежать непредвиденных побочных эффектов, поскольку они по самой своей природе скрыты от глаз тех, кто сосредоточен на конструировании лишь одной из систем, – снабжать все подсистемы сравнительно непроницаемыми границами, совпадающими с эпистемическими границами их создателей. Обычно инженеры пытаются изолировать подсистемы друг от друга и настаивают на том, чтобы в общем проекте каждая подсистема выполняла одну-единственную, хорошо определенную функцию.

Набор суперсистем, обладающих такой базовой абстрактной архитектурой, разумеется, обширен и интересен, но он не включает множество систем, спроектированных естественным отбором! Процесс эволюции печально знаменит своей близорукостью. Поскольку он совершенно лишен предвидения, для него ничего не значат непредвиденные и непредсказуемые побочные эффекты; в отличие от инженеров, эволюция продолжает действовать, расточительно создавая множество сравнительно неизолированных проектов, большинство из которых безнадежно несовершенны из‐за губительных побочных эффектов, но некоторые по воле слепого случая избегают этой неприглядной участи. Более того, этот, казалось бы, неэффективный подход к проектированию имеет сокрушительное преимущество, относительно недоступное более эффективным иерархическим методам инженеров: поскольку он лишен предубеждений против непроверенных побочных эффектов, то может воспользоваться единичными преимуществами там, где по счастливой случайности возникают благотворные побочные эффекты. То есть иногда возникают конструкции, в которых при взаимодействии систем получаются результаты, превосходящие заложенные в планах. В частности, в подобных системах появляются элементы, выполняющие много разных функций (но этим дело не ограничивается).

Разумеется, многофункциональные элементы не являются чем-то неслыханным для инженеров, но об их сравнительной редкости можно судить по удовольствию, которое мы склонны испытывать, столкнувшись с одним из них. (Мой любимый пример – портативный принтер Diconix. Этот крошечный принтер работает на довольно больших аккумуляторах, которые надо где-то хранить; они удобно укладываются внутрь бумагоопорного валика.) По размышлении, можно заметить, что такие примеры многофункциональности эпистемически доступны инженерам в различных благоприятных обстоятельствах, но можно также заметить, что в общем и целом подобные решения конструкторских проблем должны быть исключениями из правила строгой изоляции функциональных элементов. В биологии мы сталкиваемся с весьма ясно выраженной анатомической изоляцией функций (почки совершенно отличны от сердца; нервы и кровеносные сосуды являются отдельными системами, пронизывающими тело, и т. д.), и без такой легко заметной изоляции обратное конструирование в области биологии было бы, без сомнения, совершенно невозможно. Но мы также наблюдаем совмещение функций, которое, по всей видимости, имеет место на всех уровнях. Очень, очень нелегко вообразить системы, в которых элементы играют множество пересекающихся ролей в накладывающихся друг на друга подсистемах и к тому же в которых некоторые из наиболее ярких результатов, наблюдаемых при взаимодействии этих элементов, могут быть вовсе не функциями, а всего лишь побочными продуктами осуществления множества функций³⁰⁰.

До недавнего времени биологам, желавшим заняться обратным конструированием, приходилось сосредоточиваться на осмыслении предусматриваемых проектом характеристик «конечных результатов» – организмов. Можно было собрать сотни и тысячи особей, изучить вариации, разъять на части и свободно ими манипулировать. Гораздо сложнее было найти способ узнать о процессах развития или конструирования, посредством которых генотип оказывается «экспрессированным» в полностью сформировавшемся фенотипе. А процессы проектирования, формирующие процессы развития, которые формируют «конечные результаты», были по большей части недоступны для тех видов бесцеремонного наблюдения и манипуляции, благодаря которым процветает качественная наука (или качественное обратное конструирование). Можно просмотреть краткие исторические свидетельства и перемотать их вперед (словно ускоренная съемка роста растений, изменений погоды и пр. – безотказный и наглядный способ выявить закономерность), но невозможно «перемотать пленку» и проиграть варианты исходных условий. Теперь же благодаря компьютерному моделированию стало возможно изучение гипотез касательно процесса проектирования, который всегда был сердцем дарвинизма. Неудивительно, что они оказались более сложными и сами по себе сконструированными более замысловато, чем мы полагали.

Как только процесс исследования, разработки и проектирования становится понятнее, мы замечаем, что и в области биологии нередки случаи близорукости, так часто приводившие в заблуждение тех, кто пытался объяснить значение артефактов человеческой деятельности. Занимаясь герменевтикой артефактов – пытаясь понять замысел, по которому создавались предметы, найденные археологами, или восстановить подлинное значение древних монументов, в тени которых мы выросли, – мы зачастую упускаем из виду, что некоторые из озадачивающих нас характеристик могли и вовсе не выполнять никакой функции в законченном предмете, но играли ключевую функциональную роль в процессе его создания.

Например, для готических соборов характерно множество любопытных архитектурных деталей, о назначении которых размышляют и жарко спорят искусствоведы. Функции некоторых из этих деталей вполне очевидны. Многочисленные vises, или винтовые лестницы, змеящиеся внутри контрфорсов и стен, позволяют смотрителям с удобством добираться до отдаленных частей здания: скажем, на крышу или в пространство между крышей и сводом, где спрятаны механизмы, опускающие на пол канделябры, чтобы в них можно было сменить свечи. Но многие лестницы остались бы на месте, даже если бы строители не позаботились заранее об обеспечении доступа в эти помещения – они попросту представляли собой лучший (или, может быть, единственный) способ доставки строителей и строительных материалов туда, где они нужны во время возведения собора. Другие никуда не ведущие коридоры внутри стен, вероятно, использовались для вентиляции³⁰¹. В Средние века требовалось долгое время – в некоторых случаях годы, – чтобы известковый раствор застыл, а по мере застывания он усыхал, так что стены должны были иметь минимальную возможную толщину, что позволяло свести к минимуму перекашивание здания при «схватывании» кладки. (Таким образом, эти коридоры играли роль, сходную с ролью охлаждающих «ребер» в кожухах автомобильного двигателя – если забыть о том, что по завершении строительства в них больше не было нужды.)