Читать книгу - "Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский"

Похожая на древний космодром Площадь чудес превращена в аттракцион, накрывающий с головой. Сопротивляться бешеной энергии толп, вооруженных палками для селфи и старательно позирующих в позах, напоминающих китайскую гимнастику, невозможно.

В таких местах, как у Саграда Фамилиа или у Нотр-Дам, эффектные архитектурные памятники растворяются в безумии бессмысленных ритуалов, более присущих аэропортам и переводящих впечатление от увиденного в какой-то истерический регистр. Попасть сюда необходимо хотя бы один раз (поставить галочку и успокоиться), но против лома (тайфуна, торнадо) нет приема, и эквалайзер все равно будет сорван. Не странной логикой места (обычно кафедральный собор, колокольню и баптистерий ставят в центре города, не на окраине), где предметы и вещи лишены своего подлинного предназначения¹⁰⁸ и как бы выбиты из колеи, что само по себе трогает необыкновенной геометрией, но вот этим социальным механизмом, функционирующим логично, но уже без смысла. Например, на всю Площадь чудес лишь один туалет, куда всегда очереди.

Очереди, впрочем, везде и всюду, даже в пустоватый баптистерий, где кроме акустики и кафедры работы Пизано (головокружительной хрупкости и точности) особенно воспринимать нечего – в баптистерии вся красота как раз вывалена наружу и напоказ.

Примерно такое же бестолковое ощущение остается от Кафедрального собора с огромной алтарной мозаикой Чимабуэ «Христос во Славе»¹⁰⁹, отдаленно напомнившей мне равеннские красоты.

Хотя если волевым усилием вынести особенности экстерьера и интерьера за рамки существующего контекста и поставить хотя бы в другой части города, эффект от его изысканной простоты может быть разительным. Учитывая, например, картины Содомы, Беккафуми и Андреа дель Сарто, не говоря уже о святынях вроде амфоры, которой Христос пользовался на свадебном пиру в Кане¹¹⁰, – той самой, в которой вода превратилась в вино, и шедевральной (точеной, утонченной) кафедре Джованни Пизано (1302–1310), осмотру которой гиды посвящают (ок, способны посвятить) отдельные экскурсии.

Бестолковый – это если «без толка», это когда сгораемый ящик возник промежутком между всеми прочими соблазнами и достопримечательностями, которых только поначалу кажется, что много. А когда с Кампосанто выйдешь, оставив там, внутри, все свое мышечное и эмоциональное напряжение (фрески его требуют самого пристального, как в кабинете офтальмолога, вглядывания), вдруг окажется, что делать-то больше нечего, как это всегда бывает, когда свалишь трудное и вроде бы хлопотное дело.

Выходишь из крытых галерей кладбища на простор газона, огороженного со всех сторон дорожками, вечереет парным молоком, так что чувствуешь себя отпускником – можно пойти в кружевное депо, куда втекают все пешеходные тропинки, а можно пройти мимо: за исключением башни, в Пизе нет ничего обязательного – вот что важно.

Да и башня, как выясняется, не то, куда точно следует стремиться.