Читать книгу - "Как мыслят леса. К антропологии по ту сторону человека - Эдуардо Кон"

Он имеет субтильное телосложение человека, который проводит слишком много времени в помещении. Он мрачно-сосредоточен и нервозен. В правой руке он сжимает портфель. Часы на его запястье неумолимо отмеряют минуты дня, вписанного в линейное временное пространство, которому мужчина теперь принадлежит.

В конце 1980-х я работал для федерации на волонтерских началах, за что мне было позволено проживать в здании управления. Эта роспись покрывала одну из стен. Однажды вечером там устроили вечеринку в честь окончания семинара – участниками в основном были мужчины и женщины руна из Тены, Арчидоны и окружающих эти города деревень, гораздо более урбанизированных и менее ориентированных на лесной мир, чем Авила. Роспись была предметом шуток на протяжении всего вечера. Время от времени кто-нибудь – непременно мужского пола – указывал на одного из «диких» индейцев слева от красавца-руна, чтобы проиллюстрировать степень своей «деградации» под действием алкоголя.

Эта стенная роспись отсылает к примитивистскому нарративу, которым в этом регионе руководствовались как миссионеры, так и колонисты. До прибытия европейцев голые «дикари» были единственными жителями Амазонии. В процессе «укрощения», который начался во время колониального и раннереспубликанского периода и продолжается по сей день, некоторые из этих дикарей превратились в цивилизованных, одетых, моногамных, употребляющих соль и вполне безобидных руна; они превратились, выражаясь терминологией колонистов, в индиос мансос – «прирученных индейцев» (Taylor, 1999). Пережитки того, что согласно этой логике можно назвать первобытным диким субстратом, все еще можно встретить в определенных изолированных регионах. Некоторые представители этнической группы ваорани (порой их до сих пор уничижительно называют «аука» на языке кечуа), атрибутами которых считаются нагота, полигамность и кровожадность, служат современной иллюстрацией первобытной дикости, соответствующей крайней левой фигуре на росписи^[179]. Священник-иезуит XVII века Франсиско де Фигероа сумел дать очень емкое описание этому колониальному проекту по созданию определенной разновидности человека. Согласно его записям, цель миссии состояла в том, чтобы «превратить» амазонских «дикарей в людей, а людей – в христиан»^[180] (Figueroa, 1986 [1661]: 249). Участники вечеринки в тот вечер обратили историю этих попыток в шутку (см. также Rogers, 1995).

Многие жители Авилы согласились бы с таким описанием различий между дикостью и цивилизованностью, подобно тому как они решительно соглашаются с тем, что «правильный» человек должен употреблять в пищу соль, носить одежду, воздерживаться от насилия и полигамии (см. также Muratorio, 1987: 55). Однако у них есть свое мнение относительно того, когда эти правила появились – и были ли они вообще чем-то новым. Миссионеры считали, что данные качества были ассимилированы руна в процессе «укрощения» дикого амазонского субстрата. Однако в Авиле такие атрибуты «цивилизации», как моногамия и употребление соли в пищу, считаются заложенными в природе руна. Руна были цивилизованными изначально.

Это убеждение хорошо иллюстрирует бытующий в Авиле миф о всемирном потопе. Когда всю землю затопило, многие руна смогли уцелеть, забравшись на вершину Ягуар Урку, одного из самых высоких пиков в тех местах. Другие руна пытались спастись на каноэ. Женщины на лодках сплели веревки из своих длинных волос и привязали себя к верхушкам деревьев, которые еще не скрылись под водой. Когда эти веревки расплелись, каноэ уплыли вниз по реке и причалили к нынешней территории ваорани. Там одежда руна со временем истлела, а соль закончилась. Они начали убивать людей и стали сегодняшними аука. Таким образом, аука – вовсе не доисторические дикари, от которых произошли руна-христиане; напротив – это падшие руна. Они тоже когда-то ели соль, носили одежду и были мирными христианами. Так, несмотря на то, что с кечуа слово «аука» в основном переводится как «дикарь» или «неверный», возможно, более правильно было бы считать аука вероотступниками. Они предали свой прежний образ жизни руна^[181]. Руна были руна с самого начала. «Дикарями» же, напротив, стали те руна, которых каноэ унесли вниз по переполненным рекам от их незыблемой родины, – те, кто оказался вырванным из своей формы и утратил ее с течением времени.

Мужчина-«руна» c примитивной стенной росписи – созданный своим прошлым и исчезающий в будущем – не вполне соответствует тому руна из Авилы, который всегда и с самого начала был руна. Я считаю, что для руна из Авилы на росписи не должно быть изображено какой бы то ни было следующей ступени развития. Вместо этого следовало бы изобразить варьированные репризы центральной фигуры – самости руна, которая всегда изначально является тем, чем руна могут стать, – даже если их становление непрерывно и бесконечно. Это постоянно меняющаяся самость, неразрывно связанная со своими воплощениями из прошлого и потенциального будущего, рассказывает нам нечто важное о жизни и процветании в экологии самостей.

ИМЕНА

Такие термины, как руна, мы обычно считаем этнонимами, именами собственными, которые мы используем для называния других. Именно так я использовал его в этой книге. Согласно стандартной антропологической практике, использование подобного термина в качестве этнонима считается уместным тогда, когда он служит самоназванием рассматриваемого народа. По этой причине мы не называем ваорани «аука» – их уничижительным наименованием на кечуа. При этом «руна», особенно вкупе с названием конкретной местности, несомненно, используется как этноним в Авиле для обозначения говорящих на кечуа жителей эквадорской Амазонии. Так, например, «руна Сан-Хосе» относится к жителям Сан-Хосе де Пайамино, тогда как в Сан-Хосе де Пайамино соседей из Авилы называют «руна Авилы». Люди всегда именуют других.

Тем не менее у жителей Авилы нет самоназвания. Они не зовут себя ни руна, ни руна Авилы. Не используют они и термин кичва – этноним из обихода современного регионального и особенно национального политического движения коренного населения. Если относиться к слову «руна» как к обозначению и задумываться лишь о правильности термина, мы упустим из вида кое-что важное: руна никак себя не обозначают. По сути, дословный перевод руна с кечуа – это просто «человек». Однако это слово функционирует не только как существительное для порождения этнонимов или обозначений.

Возвращаясь к стенной росписи, можно сказать, что «руна» в любом случае относится к человеку с лучезарной улыбкой в накрахмаленной белой рубашке, стоящему между «дикарями» и «белым человеком».