Читать книгу - "Дарвин в городе: как эволюция продолжается в городских джунглях - Менно Схилтхёйзен"

«Бах!» – выпалил Соянь. Одной рукой он нажимает на невидимый курок, а другой придерживает воображаемый ствол винтовки, нацелив его в солнечное сингапурское небо. И еще раз: «Бах!» Так он ответил на мой вопрос, как в его стране живется домовым воронам. «Там, где я живу, их отстреливают, – добавляет он с явным негодованием. – И было бы ради чего! На них жалуются, вот и стреляют. А еще теперь у всех стоят мусорные баки с крышками, так что воронам в них даже не поковыряться. Раньше они просто разрывали мешки с мусором».

Мы отправились в поход по южному побережью Сингапура. Мой проводник Соянь Чань – компьютерный инженер на пенсии, натуралист и местный знаток моллюсков – останавливается на секунду, чтобы изобразить отстрел ворон, и идет дальше, туда, где канал Рохор впадает в реку Каланг. Вот мы наконец добрались, и он ведет меня на мыс, откуда открывается вид на устье. На моих глазах взлетает стайка домовых ворон (Corvus splendens), но на их место слетаются раззадоренные белобрюхие майны (Acridotheres javanicus) – прекрасные угольно-серые птицы с хитрыми глазками, ярко-желтыми лапками и таким же клювом, увенчанным маленьким черным хохолком. Майны сразу же начинают суетиться в так называемой ковровой траве (Axonopus compressus) и мимозе стыдливой (Mimosa pudica) в поисках чего-нибудь съедобного. Соянь показывает на кромку воды, где на смену траве приходит нептуния огородная (Neptunia oleracea) с желтыми цветками. Затем он предлагает посмотреть по сторонам: у берега скопились розовые яйца улитки-ампуллярии Pomacea, на воздух выплыла крупная оринокская цихла (Cichla orinocensis), а под водой тихонько плещется себе крохотная красноухая пресноводная черепашка (Trachemys scripta elegans).

Парк Каланг-Риверсайд – богатейшая тропическая экосистема, но это вовсе не делает его райским уголком дикой природы. Это всего лишь небольшой участок растительности, расположенный у небоскребов Сингапура. Здесь есть лужайки, где растут манго, кокосы и фиги, и извилистые дорожки, где бегущие трусцой европейцы то и дело задевают плечами подростков-индийцев на скейтбордах. Девочки-малайки сидят на скамейках и делают селфи, а пожилая китаянка в шлеме едет на велосипеде и везет в корзине на руле три кокоса. Мыс, на котором стоим мы с Соянем, и набережные, за которые цепляется розовая икра улитки, состоят из сурового бетона. Река уже не разливается: внизу по течению стоит исполинская дамба Марина-Барраж. Майны и вороны клюют мякоть из кокосовой скорлупы и другие объедки, оставшиеся после пикников. Кирпичи и пластиковые бутылки покрыты ковром пресноводных водорослей, которыми питаются черепахи и водяные улитки. Из-за затоплений и протечек в канализации местная вода помечена ни с чем не сравнимой химической подписью 5,7 миллиона жителей Сингапура. В одном исследовании было продемонстрировано, что в каждом литре воды из реки Каланг содержится 0,1 миллиграмма фармацевтических препаратов (в основном обезболивающих, таких как ибупрофен и напроксен), а еще примерно столько же эстрогенов (из косметики и фармацевтических препаратов) и инсектицидов, которые применяют для борьбы с блохами и клещами у домашних животных. В других регионах Сингапура исследователи обнаружили до 1,2 миллиграмма кофеина на литр речной воды – это столько же, сколько в одной чайной ложке кофе.

Кроме того, все замеченные нами сегодня животные и растения относятся к чужеродным видам. Домовые вороны изначально обитали в Индии, Шри-Ланке, Мьянме и китайской провинции Юньнань, а в 1948 году откуда ни возьмись появились в сингапурском порту. Как они туда попали, не знает никто. Возможно, прилетели с малайзийских кофейных плантаций – их привезли туда половиной века ранее, чтобы ограничить нашествие гусениц. А может, тайком пробрались на корабль. Как бы то ни было, ворон все устраивало: если в 1960-х их насчитывалось несколько сотен, то к началу XXI века их численность составила уже сотни тысяч. Несмотря на отстрел не менее 300 тысяч особей за последние 15 лет и целый ряд мер, призванных отвадить их от поиска пищи в мусорках и витья гнезд в кронах растущих вдоль улиц деревьев Peltophorum pterocarpum, домовые вороны до сих пор остаются для горожан привычным зрелищем и, по словам соседей Сояня, страшно всем докучают. Белобрюхие майны живут на Яве и на Бали, а сюда их привезли где-то в 1925 году в качестве питомцев – этих птиц любят держать в клетке, а еще они виртуозно имитируют звуки. Вот что в 1960-х писал о них орнитолог Питер Уорд: «Эта застенчивая пташка нередко залетает в сады на окраине, но в городе почти не бывает». Очевидно, с тех пор майны избавились от застенчивости и стали самыми шумными и многочисленными городскими птицами – не исключено, что их в городе даже больше, чем людей. «В кофейнях куда ни сядь – нет-нет да и вляпаешься», – жалуется Соянь.

Вездесущая ковровая трава с широкими жесткими листьями – в Южной Азии и шагу нельзя сделать, чтобы на нее не наступить, – изначально росла в Центральной и Южной Америке, как и ее презабавнейшая спутница – мимоза стыдливая, чьи листья поникают от малейшего прикосновения. Их семена уже многие века путешествуют по свету, прилипая к одежде, подошве обуви и автомобильным колесам. Что до нептунии огородной, никто так и не уверен, откуда она родом, однако это точно не аборигенный вид. Соянь, например, считает, что она вполне могла попасть сюда из Мексики.

Крупные ампуллярии – вон они, навострили рожки и ползут по дну канала, выстланному пластиковыми листами, – прибыли из Южной Америки. Скорее всего, их кругосветное путешествие началось с вылитой из аквариума воды, а с тех пор они заняли почетное место в списке самых опасных инвазивных видов мира. В этот список попала и еще одна сбежавшая жительница аквариумов – красноухая черепаха, чьей родиной является восточное побережье Северной Америки. А вот оринокская цихла, обитательница речных систем Ориноко и Амазонки, обосновалась в городе благодаря «излишне старательным рыбакам», утверждают сингапурские ихтиологи Ын Хёк Хи и Тань Хёк Хуэй.

В Сингапуре, как и в других городах мира, экосистема больше не состоит лишь из местных, аборигенных видов. Она, прямо как людское население города, вобрала в себя иммигрантов из самых разных уголков земного шара. Люди случайно или намеренно перевозили с собой флору и фауну с тех самых пор, как начали торговать и путешествовать. Там, где человеческая деятельность кипит наиболее бурно, – например, в Сингапуре, втором крупнейшем в мире порту, – экзотических видов больше всего. Эти городские экосистемы сформированы вовсе не веками эволюции и не размеренным и самовольным расселением видов – нет, здесь постарался человек. Экосистемы многих городов, особенно подводные, состоят прежде всего из чужеродных видов. Так, в заливе Сан-Франциско господствуют животные родом издалека. Скорее всего, большинство из них оказались здесь благодаря водяному балласту – это морская вода (и все ее обитатели), которую закачивают в специальные отсеки кораблей для поддержания равновесия после выгрузки, а в следующем порту назначения выливают.

Соянь замечает, что у меня на лбу выступили крупные капли пота. «Пить хотите?» Перейдя улицу Крофорд-стрит, мы оказываемся в лабиринте уходящих ввысь жилых домов. Соянь приводит меня на небольшую площадку, где посреди ковровой травы тут и там торчат декоративные пальмы. Площадку окружает исполинский обогреватель – в домах установлены сотни кондиционеров, и каждый из них с ревом выпускает беспрерывную струю горячего воздуха. Мы сидим на уличном фудкорте и наблюдаем, как белобрюхие майны ищут между ножками пластиковых столов объедки, чуть приоткрыв клювы от жары. Они тоже ощущают эффект городского острова тепла.