Читать книгу - "Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт"

А теперь настало время главного тезиса. Когда Конвей со студентами впервые попробовали создать двумерный мир, в котором происходило бы что-нибудь интересное, они обнаружили, что ничего не работает. Чтобы отыскать простой физический закон «Жизни» в Чрезвычайно обширном пространстве возможных простых законов, группе трудолюбивых и талантливых исследователей потребовалось больше года. Все очевидные варианты не подошли. Чтобы понять суть проблемы, попробуйте изменить «константы» для рождений и смертей (замените, например, в правиле о рождениях тройку на четверку) и посмотрите, что выйдет. Миры с измененной физикой либо немедленно застынут в одном состоянии, либо столь же быстро рассыплются в прах. Конвею и его ученикам нужен был мир, в котором был бы возможен рост, но не слишком взрывной; в котором «организмы» – высокоорганизованные конфигурации клеток – могли бы двигаться и изменяться, но одновременно сохраняли бы устойчивость во времени. И, разумеется, это должен был быть мир, в котором структуры могли бы «совершать» что-то интересное (например, протаптывать тропинки, поглощать или отгонять других «существ»). Насколько Конвею известно, из всех воображаемых двумерных миров лишь один удовлетворяет этим desiderata: мир игры «Жизнь». В любом случае все проверенные в последующие годы варианты и близко не могли сравниться с ним по критериям Конвея: простоте, изобилию, элегантности. Мир «Жизни» может и в самом деле оказаться лучшим из возможных (двумерных) миров.

А теперь представим, что в игре «Жизнь» некие самовоспроизводящиеся Универсальные машины Тьюринга беседуют об известном им мире с его удивительно простой физикой, которую во всем ее многообразии можно сформулировать в одном-единственном предложении²³⁰. Они допустили бы логическую ошибку, заявив, что, поскольку они существуют, мир игры «Жизнь» с его физикой был обязан существовать; в конце концов, Конвей мог решить стать сантехником или игроком в бридж вместо того, чтобы изучать этот мир. Но что, если бы они решили, что их мир с его элегантной поддерживающей «Жизнь» физикой попросту слишком прекрасен, чтобы появиться без участия Разумного Создателя? Они были бы правы, скоропалительно решив, что обязаны существованием действиям мудрого Законодателя! Бог существует, и имя ему – Конвей.

Однако их вывод будет скоропалительным. Существование Вселенной, подчиняющейся ряду законов, пусть даже столь элегантных, как закон «Жизни» (или законы физики нашего мира), логически не требует существования разумного Законодателя. Заметим, во-первых, что в истории создания игры «Жизнь» было два вида интеллектуальной работы: с одной стороны, потребовалось провести начальные исследования, приведшие к формулировке закона, провозглашенного Законодателем, а с другой – проектно-конструкторскую работу должны были проделать использующие этот закон Демиурги. Последовательность могла бы быть следующей: сначала Конвей в результате гениального озарения устанавливает физические законы мира «Жизни», а затем он со своими студентами в соответствии с установленным законом разрабатывает и создает удивительных жителей этого мира. Но на деле обе задачи решались одновременно: множество неудачных попыток создать нечто интересное помогли Конвею сформулировать закон. Во-вторых, заметим, что это постулируемое разделение труда является иллюстрацией фундаментальной дарвиновской темы из предыдущей главы. Мудрое Божество должно привести мир в движение, и речь тут об открытии, а не творении, работе для Ньютона, а не для Шекспира. Ньютон (как и Конвей) обнаружил платонические неподвижные ориентиры, которые, в принципе, мог бы найти кто угодно, а не уникальные объекты, каким-либо образом зависящие от особенностей сознания своих авторов. Если бы Конвей никогда не занялся созданием миров клеточных автоматов – если бы он вообще никогда не существовал – какой-нибудь другой математик прекрасно мог бы наткнуться на в точности тот же мир, за который мы благодарны Конвею. Итак, следуя по этой дорожке за дарвинистами, мы наблюдаем, как Бог-Демиург обращается в Бога-Законодателя, который на глазах сливается с Богом-Законооткрывателем. Тем самым гипотетический вклад Бога в создание мира становится все менее личным, а потому растет вероятность, что эта же работа была проделана чем-то упорным и неразумным!

Юм уже изложил для нас этот довод, и теперь, освоившись с дарвинистским мышлением о более привычных предметах, мы можем путем экстраполяции вывести положительную дарвинистскую альтернативу гипотезе, будто наши законы дарованы Богом. Какой должна быть такая альтернатива? Она заключается в том, что миры (то есть целокупные вселенные) эволюционируют и наш мир – всего лишь один из бессчетного множества других, существовавших в вечности. Есть два весьма различных подхода к эволюции законов: один сильный и более «дарвинистский» чем другой, поскольку предполагает нечто подобное естественному отбору.

Могло ли существовать нечто вроде неравномерного воспроизводства вселенных, когда у некоторых разновидностей «отпрысков» больше, чем у других? Как мы видели в первой главе, Филон Юма размышляет над этим: