Читать книгу - "Дорогие дети. Сокращение рождаемости и рост "цены" материнства в XXI веке - Анна Шадрина"

С точки зрения популярных тезисов фрейдовского психоанализа, сильнейшее влияние на формирование личности оказывается матерью и отцом. Однако выросшая из этих посылок презумпция важности именно материнской заботы в первые годы жизни ребенка не включает в поле зрения того обстоятельства, что в разных обществах первичная опека осуществляется не обязательно матерями.

Неуниверсальность Эдиповой логики

Элизабет Р. Мур и Александр Эткинд в работе «Утомленные солнцем, унесенные ветром: суррогатное материнство в двух культурах» сравниваются институт российских нянек и американских мамушекэпохи крепостничества и рабства^[281]. Авторы показывают, что именно в тех обществах, где существовали наиболее острые классовые различия, ранняя социализация господских детей доверялась угнетенным женщинам. В статье говорится о том, что для представителей/льниц элиты того времени первостепенное значение имело наследование аристократического статуса, точно соответствовавшего родительскому, — педагогического влияния нянь из низших сословий на своих чад они не опасались. То есть пример доиндустриальных России и Америки опровергает тезис о передаче культурных традиций в раннем возрасте и подтверждает идею о том, что подростковое формирование, связанное с процессом образования, оказывает на личность не менее важное влияние.

Мур и Эткинд объясняют, что за функции, которые в теории классического психоанализа выполняются мамами, в исследуемых обществах отвечали няни и мамушки. В некоторых семьях дети видели своих родителей всего несколько раз в жизни — подросших мальчиков и девочек няни передавали под крыло «дядек» и гувернанток. Следовательно, психоаналитические положения применимы как минимум не ко всем контекстам и не дают инструментов для объяснения того, что происходило с целыми поколениями, воспитанными служанками, сексуально не связанными с отцами. Ученые приводят определение расширенного круга заботы о детях как «диффузии» материнства, данное Эриком Эриксоном, который считал, что целый репертуар суррогатных образов — нянь, бабушек, сиделок, предохраняя ребенка от «исключительной материнской фиксации», делает мир более надежным домом. Материнство в этом случае не зависит от уязвимых человеческих отношений, оно разлито в самой атмосфере. С другой стороны, в ситуации, когда материнство не индивидуализировано, отцовство сохраняет за собой лишь символическое значение.

Исследования в области различных институтов детской социализации помогают обнаружить относительность положений психоанализа, объясняющего процессы формирования личности, фокусируясь лишь на брачной паре и не принимая во внимание участие и влияние других людей. В условиях глобального капитализма семейные формы диверсифицируются, в результате напряжения между оплачиваемой работой и бесплатным домашним трудом, рыночные механизмы, связанные с заботой, захватывают все больше приватного пространства.

Юлия Казакова отмечает, что в России последнего десятилетия при сокращении количества детей до 3 лет, посещающих детские сады, все больше распространяется уход со стороны родственников, живущих отдельно. Однако эта помощь, позволяющая женщинам совмещать материнство и оплачиваемый труд, становится более фрагментарной. Ослабевание «института бабушек» объясняется ростом числа работающих пенсионерок^[282]. Это означает, что в ситуации дефицита детских дошкольных учреждений и сокращения числа неработающих бабушек важную роль начинает играть коммерческая забота. В среднем за 11 лет в России 43 % работающих женщин привлекали платные услуги по уходу за ребенком до 3 лет и 58 % — для детей старше 3 лет^[283]. При прочих равных, показывает Казакова, вероятность быть трудоустроенной и использовать платные виды услуг выше среди высокообразованных женщин^[284].

Современные мама и няня выполняют одну и ту же работу из любви и за деньги. Оптика, предлагаемая социологией эмоций, позволяет не только изучать разнообразие семейных конфигураций и механизмов организации заботы о детях, но и лучше понимать, из чего именно складывается материнский труд. Некоторые бытовые функции, связанные с заботой, принимают значение особых материнских ритуалов, символизирующих одновременно и зону исключительно материнской ответственности, и властную позицию матери.

Интересно, что при подключении рыночных механизмов к осуществлению эмоциональной работы становится очевидным, выполнение каких именно ритуалов проводит границу между матерью, несущей первичную ответственность за благополучие ребенка, и другими членами семьи. Процессы, происходящие в результате коммерциализации заботы, наглядно отражены, например, в материнской мелодраме «Я не знаю, как она делает это» (2011). Обращаясь к проблеме совмещения материнства и карьеры в постиндустриальном мире, картина среди прочего повествует о том, как рынок постепенно захватывает пространства, ранее находившиеся под контролем матерей, стирая грань между ритуалами, символизирующими материнскую заботу, и работой наемной няни.

Так, успешная финансистка, героиня Сары Джессики Паркер в перерыве между командировками обнаруживает, что няня подстригла отросшую челку ее младшему ребенку. Персонаж Паркер считает создание имиджа своего малыша исключительно интимным процессом, и вторжение няни в воображаемую зону сугубо материнской ответственности огорчает ее. Но мать проглатывает досаду из страха потерять надежную помощницу. В конце концов, именно делегирование заботы позволяет деловой женщине сохранять и семью, и карьеру. Иначе говоря, этот эпизод фильма красноречиво говорит о том, что в ситуации, когда все взрослые должны пойти на рынок труда, а в семьях остаются наемные специалисты/ки, первичное значение обретает непрерывность капиталистического цикла, в то время как персонификация заботы утрачивает свое драматическое значение.

Кейша МакБрайд, рассуждая в этом же направлении, демистифицирует конструируемый в медиа образ всепоглощающей материнской любви, порождающий у матерей чувство вины за несовпадение с ним^[285]. В частности, профессор МакБрайд сравнивает образ ребенка, делающего свой первый неуверенный шаг навстречу раскрытым объятиям матери, конструируемый в культуре, со своим реальным опытом взаимодействия с малышами. По ее мнению, «первый шаг», как и «первая улыбка», которые «обязательно должны произойти на глазах у матери», являются устойчивыми метафорами. Во-первых, пишет МакБрайд, дети постоянно осваивают новые навыки, и зафиксировать презентацию каждого нового умения ребенка не в состоянии ни одна даже самая вовлеченная мама. Во-вторых, научение не является линейным процессом, четко отделяющим один этап взросления от другого. С этой точки зрения, уловить «первый шаг» бывает трудно, поскольку фактически он может представлять собой череду действий, растянутых во времени.