Читать книгу - "Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь - Стивен Ландсбург"

Экономисты не участвуют в общих стенаниях, потому что признают выгоды от торговли. Один продукт сделан в Детройте, а другой — в Токио. Если у вас Ford Escort или Lexus, не важно, где сделана эта машина. Торговля отделяет наши потребительские стратегии от производственных. Мы можем производить дешевые автомобили и ездить на дорогих, если будем производить дешевые и получать прибыль.

Когда The David Brinkley Show посвящает час общим разглагольствованиям «проблеме» неграмотности, первый вопрос, который задает экономист, в чем проблема? Конечно, образование — хорошая штука, но это не означает, что у нас его слишком мало. Образование стоит дорого и становится все дороже, так как последовательно охватывает все менее восприимчивые к нему слои населения. Как раз самое время принять решение, что дополнительные ресурсы, выделяемые на программы обучения чтению, было бы лучше потратить на что-либо еще.

Можно подумать — или, по крайней мере, я бы так подумал, — что журналист, оплакивающий недостаточное количество чего-либо, должен был бы сказать, что он считает достаточным количеством. Ни один из гостей на программе господина Бринкли и ни один из ее завсегдатаев не посчитал это необходимым. Если бы они поведали нам, что понимают под нужным количеством образования, то могли бы пойти дальше, рассказав нам, что заставляет их подозревать, что у нас его слишком мало, а не слишком много. Экономист, возможно, захотел бы применить критерий эффективности: мы должны поощрять распространение образования, покуда дополнительные издержки не начнут превышать дополнительные выгоды. Журналист, возражающий против этого критерия, имеет на это право, но он не освобождается от обязанности предложить свои варианты. Если нашим критерием является эффективность, можно было бы ожидать, что рынки уже обеспечивают приблизительно необходимое количество грамотности. Взрослый человек, который учится читать, получает наибольшую выгоду благодаря более высокой заработной плате и чувству удовлетворения от способности учиться. Эти выгоды служат достаточным стимулом для того, чтобы участвовать в любой оправданной с точки зрения затрат программе самосовершенствования.

На этот аргумент легко можно было бы возразить несколькими способами. Часто говорят, что образованные граждане голосуют более разумно (хотя мне и не известны исследования, подтверждающие это), что выгодно не только им самим, но и их ближним. Или, может быть, неграмотные, в силу своей неграмотности, не осознают о возможностях, которые дает нам жизнь, и потому совершают выбор неразумно, что вполне можно было бы изменить с помощью хорошо продуманной программы обучения грамоте. Или, может быть, люди сознательно остаются неграмотными, поскольку социальные программы защищают их от негативных последствий.

Свои изыскания относительно существования проблемы грамотности господину Бринкли следовало бы начать с вопроса, имеются ли какие-либо доказательства, что эти или другие соображения существенно искажают естественную предрасположенность рынка к нахождению эффективного результата. Если это так, то это дело внерыночных средств. Сейчас вопрос стоит в целом: как узнать, когда эти средства зашли слишком далеко? Как измерить выгоды образования, как измерить издержки по ее обеспечению и как же определить, слишком много или слишком мало грамотности в настоящее время? Это центральный вопрос, и команда Бринкли уклонилась от его рассмотрения. Если эти ребята грамотные, то какой смысл в грамотности?

Отвечая на появляющиеся каждые четыре года статьи с требованиями предоставления бесплатного эфирного времени для кандидатов в президенты, экономисты признают, что два совершенно отдельных предложения обманчиво преподносятся как одно. Первое предложение: чтобы под политику выделялось больше эфирного времени, а под все остальное — меньше. Второе: телевизионные сети должны платить большие налоги.

Эфирное время может быть куплено за счет средств, полученных от подоходного налога или, скажем, от специального налога на морковь, или оно может быть конфисковано у телесетей. Если вместо очередного эпизода сериала «Женаты... с детьми» нам показывают выступление кандидата в президенты, то социальными издержками становится пропущенная серия «Женаты... с детьми». Эти издержки одинаковы независимо от того, несет ли их широкая общественность, едоки моркови или владельцы телевизионных сетей. Вопрос о том, что нам следует покупать на деньги налогоплательщиков, отличается от вопроса, кто должен платить налоги.

Сформулируем иначе. Предположим, мы согласны вынудить телесети обеспечить бесплатное эфирное время на 1 миллион долларов, обложив их налогом в 1 миллион долларов и используя полученные средства для покупки времени для трансляции политической рекламы. Теперь мы передумаем, предпочтя, в конце концов, смотреть фильм «Женаты... с детьми», либо потому, что нам стало известно, что кандидаты собираются запустить совершенно неинформативную политическую рекламу, либо потому, что мы узнали, что как раз на этой неделе будет транслироваться долгожданная серия, где Эл отвергает Пег ради домашней собачки. Причина, по которой мы предпочли политическую рекламу «Женатым... с детьми», изменилась, хотя причина, по которой мы захотели обложить телесети налогом в 1 миллион долларов, по-видимому, осталась. Почему же мы хотим, чтобы такое решение зависело от чего-то столь несущественного, как желание посмотреть какую-либо другую передачу?

Когда колумнисты пишут, что федеральному правительству, обладающему значительным объемом недвижимости после кризиса ссудосберегательных учреждений, следует продавать лишь небольшие ее куски для поддержания высокой цены, экономисты недоумевают. Высокие цены ведут к трансферту дохода от граждан к государству. Но в распоряжении государства всегда было достаточно механизмов для подобных трансфертов. Зачем вводить какой-то новый механизм, главным следствием которого оказывается простаивание ценных ресурсов? Экономисты способны предвидеть последствия стимулов. Когда новый законопроект создает дополнительные издержки для предприятий с числом работников свыше 24 человек, можно ожидать, что многие предприятия будут нанимать не более 24 работников. Мы уделяем большое внимание вопросам симметрии. Почему тот же самый закон о гражданских правах запрещает мне руководствоваться расовыми критериями при приеме сотрудников на работу, но позволяет мне применять расовые критерии, когда я сам выбираю работодателя? Если бы я отказался от предложения о работе, мне пришлось бы доказывать, что я не руководствовался дискриминационными мотивами? Мы любим проводить аналогии. Почему мне дозволено применять расовые критерии при выборе жены, а не при выборе секретаря?^[34]

Экономисты неустанно подчеркивают важность исполнения контрактов. Именно от экономиста я услышал, что он скорее предпочтет жить в мире, где власть происходит от ствола пистолета, нежели там, где она исходит от мускулов рук. Можно согласиться с использованием оружия, но мы не можем согласиться с использованием своих кулаков.

Экономисты чувствительны к проблемам, которые возникают, если людям не удается получить вознаграждение за свой труд. Вы можете годами заниматься разработкой крупной технологической инновации, а затем увидеть, как спрос на вашу продукцию падает до нуля, когда конкурент немного улучшает ваше инженерное решение. При таких условиях вы, возможно, не готовы были бы потратить годы работы на это, и ваше инженерное решение или улучшение просто не появилось бы. По иронии судьбы выходом может стать либо субсидирование изобретателей, чтобы вы получали компенсацию за риск присвоения кем-то ваших идей, либо налогообложение изобретателей, чтобы у вас было меньше конкурентов.