Читать книгу - "Тысячеликий герой - Джозеф Кэмпбелл"

Кровь для ритуальных рисунков и для приклеивания белых птичьих перьев к своему телу австралийские отцы берут из своих нижних надрезов. Они вновь вскрывают старые раны и пускают кровь, которая одновременно символизирует менструальную кровь и мужскую сперму, а также мочу, воду и мужское молоко.^[231] Кровотечение демонстрирует, что старики несут в себе источник жизни и питания,^[232] то есть они являют собой неистощимый мировой источник жизни.^[233]

Ил. 34. Предок-андроген (деревянная скульптура). Мали, XII в. н. э.

Зов Великого Отца Змея пугал ребенка, мать защищала его. Но приходил отец. Он был проводником в тайны неведомого. Первый незваный гость в раю ребенка и его матери, отец представляется архетипным врагом, и на протяжении всей жизни любой враг в сфере бессознательного символизирует отца. «Что бы ни было убито, оно становится отцом».^[234] Отсюда и почитание голов, принесенных домой с набегов на враждебные племена, в общинах, где практикуется охота за головами (например, в Новой Гвинее).^[235] Отсюда вытекает непреодолимое стремление воевать, импульс уничтожить отца постоянно трансформируется в публичное насилие. Старшие мужчины родовой общины или племени защищают себя от своих растущих сыновей психологической магией своих тотемных обрядов. Они разыгрывают роль страшного отца, а затем намекают, что являются также и кормящей матерью. Так образуется новый, более просторный рай. Но в этот рай не допускаются традиционно враждебные роды или племена, на которые постоянно направляется агрессия. Все «добро», которое несут мать вместе с отцом, сохраняется для дома, а «зло» выносится за его пределы. «Кто этот необрезанный филистимлянин, что так поносит воинство Бога живого?».^[236] «И не слабейте в поисках этих людей. Если вы страдаете, то и они страдают так, как вы страдаете, притом что вы надеетесь от Аллаха на то, на что они не надеются».^[237]

Тотемные, родовые, племенные или агрессивно насаждаемые миссионерами культы – все это лишь частичные решения психологической проблемы победы любви над ненавистью, они проводят инициацию лишь частично. Эго в них не уничтожается, его рамки скорее раздвигаются, и, вместо того чтобы думать лишь о себе самом, индивид посвящает себя своему обществу целиком. А остальная часть мира (то есть бульшая часть человечества) его симпатии не вызывает, и он не хочет прилагать никаких усилий в этой области, потому что его богу нет до этого никакого дела. И поэтому возникает драматический разрыв между двумя принципами – любви и ненависти, и мы находим немало подтверждений этому в мировой истории. Вместо того чтобы очистить свое собственное сердце, последователь культа пытается очистить мир от скверны. Законы Града Божьего применяются лишь к тем, кто входит в его непосредственное окружение (племени, церкви, нации, классу и т. п.), при этом огонь вечной священной войны направляется (с чистой совестью и с глубоким убеждением в своей священной правоте) против любого необрезанного, любого варвара, язычника, туземца любого народа, волею судеб оказавшегося вблизи границ его страны.^[238]

В мире постоянно кто-то с кем-то борется: поклонники различных тотемов, представители разных народов, последователи разных партий. Даже так называемые христианские нации, – которые должны были бы следовать учению мирового спасителя, – известны скорее своей колониальной жестокостью и междоусобицей, а не каким-либо практическим проявлением бескорыстной любви, тогда мир в действительности был бы покорен, было бы преодолено его эго и эго племенных богов, и настало бы время той любви, к которой призывал Бог, веру в которого они декларировали.