Читать книгу - "Воспоминание о будущем - Михаил Хазин"

Противоположная точка зрения не столь оформлена, но в соответствии с ней беда состоит как раз в том, что реально постиндустриальное общество построено не было и, соответственно, ПМ, как явления реальности, а не выдумки рафинированных интеллектуалов, на сегодня просто не существует. А тот идеологический мираж, который был сконструирован в 90-е годы XX в., находится, грубо говоря, на последнем издыхании. И в самое ближайшее время должен будет рассыпаться, вернувшись к классическому М, причем в его достаточно ранних, грубых формах. И для различия двух этих случаев необходимо найти критерий, применение которого достаточно убедительно бы показывало отличие двух этих случаев.

Начнем мы с простого примера: представим себе, что существует крупный комбинат, который в рамках разделения труда и концентрации производства начал юридически выделять из себя различные цеха и службы, физически оставляя их на месте. При этом по каким-то причинам эти новые юридические лица продолжают работать именно в рамках сохранения старых производственных цепочек, не выходя на свободные рынки, и как потребители, и как покупатели. И пусть работники каждого цеха или крупного отдела еще и живут вместе, каждые в своем отдельном небольшом поселке, со своим местным бюджетом.

При этом распределение добавленной стоимости между различными цехами происходит в рамках работы заводоуправления: цеха вынуждены работать по тем правилам, которые им спускают оттуда. И ситуация складывается так (что есть, разумеется, результат работы планового и финансового отделов), что практически все они работают с нулевой рентабельностью, а основную прибыль фиксирует на себя заводоуправление, которое производит не собственно товары, продающиеся на рынке, а услуги для цехов производителей.

Как будет воспринимать мир та часть бывшего предприятия, которая составляет это заводоуправление, т. е. бухгалтерские, маркетинговые и проектные отделы? Те люди, которые живут в поселке и воспринимают мир исключительно с точки зрения своей жизни? Не возникнет ли у них ощущение, что они в рамках своего места обитания/службы построили постиндустриальное общество? Особенно если развитие информационных технологий позволяет практически всю работу делать, не приезжая на комбинат, а фактически дома? Как различить случай такого локального мирка, который автоматически исчезает при изменении экономических условий, делающих любому из цехов экономически более выгодным выход из производственной цепочки и т. д., от случая, когда внедрение информационных технологий реально становится не просто видом экономики, но и начинает принципиально менять всю общественную структуру?

Обращаю внимание, что переход от рабовладельческого строя к феодальному, от феодализма к капитализму, от капитализма к социализму принципиально менял лидеров, движущую силу общества. Те же изменения, которые происходили на нашем гипотетическом комбинате, в целом ничего не меняли – они только сгруппировали людей по типам доходов, образу жизни, образованию, мировоззрению и т. д. Так вот, возникает вопрос, вызвали ли те изменения, которые произошли в экономике за последние десятилетия, принципиальные, концептуальные изменения в мире? Или они коснулись только вывески: если раньше автомобильной столицей мира был Детройт, то теперь – Токио и Сеул, если раньше основным потребителем калькуляторов был Нью-Йорк, то теперь компьютеры потребляют все США. И действительно, не считаем же мы, что в 50-е годы в Нью-Йорке было построено постиндустриальное общество? Так, может, и сейчас его нет в США?

Можно привести и еще один пример. Императорский Рим первых веков нашей эры принципиально отличался от всех остальных населенных пунктов тогдашнего мира. И человеку, который переезжал туда на постоянное место жительства, не могло не казаться, что изменилась вся структура общественных отношений, достигнут некий новый уровень общественного и исторического развития. Но последующие события показали, что для достижения того уровня, например, бытовых удобств Западной Европе (в Восточной еще около 1000 лет была Византия) пришлось ждать больше полутора тысяч лет – приблизительно до конца XIX в. Как раз потому, что избыточный приток денег (инвестиций) не компенсировался изменением общественных и производственных отношений.

Смены экономических парадигм, базовых идеологий, происходили в истории человечества несколько раз. Но каждый раз у настоящей новой парадигмы было одно принципиальное свойство – самодостаточность. Этот термин необходимо объяснить более подробно. ИМ по отношению к премодерну, и ПМ по отношению к М должны быть самодостаточны в том смысле, что их существование не должно в обязательном порядке требовать рядом наличия большого количества обществ, находящихся на предыдущем этапе развития. Разумеется, если такие общества существуют, то их можно и нужно использовать, но само такое взаимодействие неминуемо влечет разрушение более старых обществ, их переход на следующую стадию.

М в XVI–XIX вв. старательно разрушал традиционные общества (премодерн) – и даже не потому, что ставил себе такую цель, просто его образ мысли и образ действия, ценностная система, не могли сосуществовать с образом мысли традиционным, что мы видели в первых главах этой книги. А другая система приоритетов автоматически позволяла разрушать локальные воспроизводственные контуры – это хорошо описано в книге Олега Григорьева. И сохранение традиционного общества именно как общественно-исторической модели в рамках М не просто невозможно было себе представить – такого не могло быть, «потому что не могло быть никогда». Разве что в рамках создания заповедников, куда бы не ступала нога человека М.

Так вот, является ли самодостаточным американское постиндустриальное общество именно в приведенном выше смысле? Если да, то это очень серьезный аргумент в пользу того, что США достигли нового этапа развития человеческого общества. А если нет, то это строгое доказательство того, что никакого нового исторического этапа в развитии человечества не достигнуто, просто в рамках описанной выше модели комбината удалось (на время) резко поднять уровень жизни работников одного из подразделений за счет перераспределения прибыли внутри производственных цепочек. Что, в свою очередь, дало ресурс для финансирования явно избыточных опций, которые существенно изменили жизнь – но ограниченной группе людей и на ограниченный срок. И по большому счету за счет недоинвестирования реальных производственных мощностей.

Для начала зададим другой, гораздо более простой вопрос: кто в рамках американской модели должен производить носки? Сейчас, как известно, их производит для США Китай, причем в таких объемах, что это вызывает тревогу американской общественности. Почему именно Китай – понятно. Постиндустриальная стоимость рабочей силы в США такова, что если при нынешней производительности труда носки будут производиться внутри страны, то стоимость их будет существенно выше по сравнению с текущей ситуацией. То есть те, кто их будет покупать (все население США), должны будут серьезно перераспределить свои бюджеты в пользу тех же носков. А за счет чего? Не за счет же еды или образования детей?

А это значит, что секвестру, скорее всего, будут подвергнуты как раз бюджеты на покупку продукции отраслей информационных, что поставит под серьезную угрозу всю политику государства, которая в последние десятилетия направлена на их поддержку. Да и вообще неизвестно, смогут ли существовать эти в естественной ситуации убыточные отрасли, если реальный спрос на их продукцию вдруг начнет падать.