Читать книгу - "Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования - Виталий Глущенко"

«Только с того времени, когда орудия изменяются, а вид стабилизируется, можно говорить о производстве в собственном смысле – об общественном производстве»¹⁹⁸.

Но, правда, если мы и не можем говорить об общественном производстве у троглодитид, то вполне можем – об эволюционной подготовке в плейстоцене плацдарма для его появления. Частые глубокие изменения географической среды – климата, флоры, фауны – влекли за собой модификации приемов обработки камня, темп которых нарастал. Интервалы между ними были все еще очень большими для констатации социальной формы развития, но уже становились слишком маленькими для биологической: глубокого наследственного закрепления возникающих инстинктивных форм поведения не получалось и тем облегчались возможности последующих модификаций. И если сперва изменения подразумевали неизбежное вымирание большинства популяции, не сумевшего к ним приспособиться, то постепенно (вот для чего еще троглодитам был необходим сверхразвитый имитативный рефлекс) эволюции стало возможно обходиться без геноцида.

В любом случае, труд, сделавший «из обезьяны человека», мог быть только инстинктивным трудом, т. е. не связанным еще с сознанием и творческой мыслью. Положение об инстинктивном труде, – несмотря на то, что оно содержится уже у Маркса (в 5 главе 1 тома «Капитала»)¹⁹⁹, – было, возможно, одним из главных формальных доводов, не позволявших официальному советскому марксизму признать теорию Поршнева. Этот «деревянный» (по выражению М. Лифшица) марксизм предпочитал не замечать очевидного противоречия между тем, что главным атрибутом трудовой деятельности полагается ее сознательная целенаправленность (отличающая самого плохого архитектора от самой лучшей пчелы), и тем, что этот же самый (т. е. уже целенаправленный) труд сперва должен был создать самого человека вместе с его исключительным свойством заранее иметь в голове достигаемую в процессе труда цель.

Совсем недавно теория инстинктивного труда получила новое подкрепление в связи с одним неожиданным открытием исследователей африканских кочующих охотников и собирателей хадза, относимых к числу самых примитивных этно-социальных общностей на Земле. Хадза не знают ни вождей, ни частной собственности, да и личная собственность у них сведена к минимуму: ножи, лук и стрелы, шкуры животных и другие вещи, которые можно носить с собой. Всю добычу они доставляют в общину, чтобы потребить ее совместно. Язык хадза относится к числу изолированных языков²⁰⁰, что уже само по себе отмечает особую «древность» этого народа. Интересно, что суахилиговорящие соседи хадза в качестве применяемых к ним этнонимов используют слова, отражающие изолированность этого этноса, в том числе слово, которое можно перевести как «беглецы».

Общность хадза строится по типу, очень напоминающему уже знакомые нам «тасующеся группы» шимпанзе. Это значит, что семьи хадза соединяются в небольшие кочующие вместе общины, непостоянные по составу. По желанию своих членов эти общины могут объединяться или разделяться, территории занимаемые ими не имеют чётких границ, т. е. фактически каждый хадза может жить, охотиться и собирать пищу там, где пожелает. Размеры таких групп колеблются в пределах 7–30 человек, в среднем составляя 18–20 человек²⁰¹. В сухой сезон хадза объединяются в более крупные сообщества по 100–200 человек, в сезон дождей – вновь живут отдельными общинами²⁰².

И вот, оказалось, что «в почти половине случаев» перемещения хадза в поисках пищи подчиняются математическому принципу «блуждания Леви» (или «полета Леви»), который описывает случайные функциональные перемещения.