Читать книгу - "Все мы родом из детства - Екатерина Мурашова"

Виктория приехала в Ленинград из небольшого таежного поселка. Пробивалась сама, работала, потом через систему рабфаков поступила в институт и получила хорошее инженерное образование. Почти двадцать лет прожила в разных общежитиях, потом наконец получила свою собственную большую комнату в коммуналке в центре. Личной жизни как таковой у нее не было, мужчины раздражали еще со времени жизни в родном поселке. Хотя за время общажной жизни и случались какие-то эпизоды интима (в основном по пьяни), но они ничего не затрагивали внутри и моментально забывались. Виктория не придавала всему этому значения и не видела никакого своего отличия от других (поселковое детство и молодость в общежитиях не способствовали формированию любовных грез практически у всех ее однокашников независимо от пола, а словосочетание «большая и чистая любовь» числилось в их среде издевательски-ругательным). Но, обретя собственное жилье, женщина вплотную задумалась о ребенке – в жизни должен быть хоть какой-то смысл. Случайное пьяное зачатие отмела сразу. Романов по-прежнему не намечалось. Репродуктивные технологии были где-то далеко и вызывали неотчетливую брезгливость. Оставалось усыновление.

Возраст, работа и собственные склонности – к младенцам как-то не тянуло. Коллега по работе, с которой делилась планами, сказала: «Вика, ты права. Ты очень сильная и умная, но жесткая и неласковая, а малышу или малышке обязательно нужна ласка. Почему бы тебе не взять уже мальчишку побольше и построптивее, у которого мало шансов, что его кто-то возьмет в семью. Одну душу спасти и в жизнь вывести – большое дело».

Она даже не знала, что так бывает: когда она уже «положила глаз» на Сережу, ее стали отговаривать. Причем не какие-то чиновники, а прямо персонал – отзывали в сторонку и говорили, что мальчишка лживый и вконец испорченный, что он со дня, как появился в детдоме, издевается над другими детьми, что без «мужской руки» она точно не сможет с ним справиться… «Вконец испорченному» Сереже скоро должно было исполниться десять лет. «Возьмите лучше Любочку, – подсовывала любимицу сердобольная воспитательница. – Она чуть-чуть отстает, но зато поет как хорошо, ее можно музыке учить, и помогать так любит…»

Сережа смотрел исподлобья. Родом из такого же почти поселка, как и сама Виктория. Мать лишена родительских прав. В детдоме с восьми лет. Чего навидался до того – бог весть. Его не спрашивали, а он не рассказывал.

– Ну что, наговорили тебе про меня? Ясное дело, ты меня теперь к себе не возьмешь…

Ловил «на слабо́»?

Поймал.

Дома не было почти никаких проблем, ибо требования Виктории были четкими и недвусмысленными. Утром Сережа застилал кровать, делал зарядку, обливался холодной водой, завтракал вместе с матерью, с ней же шел до школы, после продленки делал уроки, потом получал игровую приставку; вечером они вдвоем (или втроем с соседкой) с удовольствием играли в настольные игры на деньги (Виктория один раз дала приемному сыну сто рублей мелкими монетами, и с тех пор он ни разу не проигрался и только приумножал свой капитал). В выходные ходили в зоопарк, в музеи или ездили за город. Сережа охотно помогал Виктории по дому, быстро научился готовить несложные блюда и даже без понуканий мыл в очередь огромный коммунальный коридор.

В школе же с самого начала образовался кошмар кошмарыч. Сережа воровал в раздевалке, дрался, вымогал деньги у малышей, дерзил старшим детям и учителям (всем, кроме основной учительницы). Родители написали директору петицию, чтобы его убрали из класса и отдали в школу с ЗПР, к дефективным, где ему самое и место. Виктория и учительница решили бороться. Медико-психологическая комиссия подтвердила: развитие по возрасту, никакого ЗПР нет и в помине.

Виктория сказала: давай, дружок, выходи с малой сцены на большую дорогу. Где угодно, но не в школе. Заберу с продленки, буду выпускать тебя на улицу. Хочешь стать бандитом? Дерзай! А я буду возить тебе передачи в колонию. Но это можно было и после детдома, по статистике. У меня, если честно, были на тебя другие планы. Но девять классов пригодятся даже в колонии.

– О’кей, мама, я подумаю над этим, – сказал Сережа и действительно ушел на улицу. Там быстро нашел себе компанию и организовал устраивающее его времяпрепровождение. В школе стало много легче: отсиживал уроки, учился на тройки, но и четверки с пятерками попадались.

Тем временем Виктория поменяла работу – с повышением по должности, на бо́льшую зарплату. И в новой конторе, в бухгалтерии повстречала Надю…

* * *

– Мы вместе уже два года, Сереже на днях исполнится тринадцать, но он так и не смирился. Надю игнорирует, знает, что будет с моей стороны, если попробует ее тронуть. Терроризирует названых сестру и брата – Владика просто бьет, а над Ирой исподтишка издевается, она плачет, у нее обострились гастрит и экзема, но она даже не решается нам пересказать, что он ей говорит, – видимо, какие-то уж совсем запредельные гнусности…

– Что ж, приводите Сережу. Говорить буду с ним, без вас.

– Но он провоцирует, вы это учтите, – я даже вздрогнула, впервые услышав голос Нади.

– В каком смысле?

– Мы уже водили его к психологам, – объяснила Виктория. – Он молчит, смотрит в окно, может на пол лечь, может матом выругаться…

– Переживу как-нибудь, – вздохнула я.

* * *

Вести должен взрослый, в этом я всегда была уверена. Это правильно. У меня есть способ установления контакта с негативно настроенными детьми: я рассказываю об экспедициях, о том, как работала в цирке и зоопарке. Я хороший рассказчик, подросткам обычно интересно. Но Сереже было все равно, его не цепляло. Он не ругался матом, просто откровенно скучал.

– Знаешь, тут слишком много всего, в чем я, в общем-то, не разбираюсь, – честно призналась я в конце концов. – Жизнь в поселке, жизнь в детдоме, да еще и жизнь в лесбийской семье… Что я про все это знаю? Ничего! Несмотря на все экзотические примочки, у меня-то самой была самая обычная жизнь. Мои дети – восьмое поколение ленинградцев-петербуржцев, мы никуда не переезжали, все занимались самыми обычными вещами, работали врачами, инженерами, учителями…

– А сколько у вас детей? – вдруг, словно проснувшись, спросил Сережа.

– Двое.

– А квартира у вас какая?

– Трехкомнатная.

– А обои какого цвета? А муж у вас есть? А собака? А что ваши дети любили есть, когда маленькие были? А между собой они дрались?

Я отвечала, ничего не понимая: это что, уже начались «провокации», о которых меня предупреждали? Не похоже…

В конце визита я пригласила Викторию и при ней спросила Сережу:

– Ты еще придешь?

– Да, – ответил он.

Мы с Викторией обменялись одинаково изумленными взглядами.

* * *

Дальше было странное. Сережа, сильный, умный и жесткий подросток, вел наши сеансы. В основном я рассказывала о жизни своей семьи, начиная с XVIII века (откуда сохранилось предание); даже по его просьбе принесла и показала фотографии – он рассматривал их долго и внимательно. О его семьях (родной и приемной) не говорили ни разу. Все мои попытки он жестко блокировал. Я продолжала эту странную игру, потому что Виктория давала обратную связь: дома стало легче, даже Ира это признала. И Надя чуть-чуть расслабилась.