Читать книгу - "E=mc2. Биография самого знаменитого уравнения в мире - Дэвид Боданис"

Учитывая его радикальное прошлое, наше агентство не рекомендует привлекать доктора Эйнштейна к секретным работам, не проведя предварительно очень тщательного расследования, поскольку представляется маловероятным, что человек с его прошлым способен за столь короткое время стать лояльным американским гражданином.

Соединенные Штаты все же приступили к осуществлению серьезного атомного проекта и подтолкнули их к этому искусные манипуляции нетерпеливых визитеров из Британии. Марк Олифант был еще одним из блестящих молодых воспитанников Резерфорда, возглавившим летом 1941 года борьбу, которая велась сразу на двух фронтах. В Вашингтон он прибыл с подарком: магнетроном — ключевым устройством, которое позволяло ужать занимавший целую комнату радар до таких размеров, что его можно было разместить в самолете, и при этом в значительной мере повысить его точность. (Именно тогда Олифант и узнал, что Лайман Дж. Бриггс, которому надлежало бы возглавить атомный проект Запада, положил секретный доклад британцев под сукно.) И Олифант отправился в Беркли, где работал Эрнест Лоуренс.

Физиком Лоуренс был не из самых блестящих, однако он любил машины, огромные мощные машины, и само его прямодушие, умение напролом идти к цели, позволяло Лоуренсу добиваться того, чтобы их строили. К примеру, Сэмюэл Аллисон (работавший тогда в Чикагском университете) вспоминает, что у Бриггса был «маленький урановый кубик, который он держал на столе и любил показывать своим сотрудникам… Бриггс часто говорил: «Мне хотелось бы иметь целый фунт такого»… Если бы Лоуренс сказал, что ему нужны сорок тонн, он бы их получил».

К осени 1941-го Бриггса убрали и за работу принялась команда более толковых руководителей, в состав которой входил и Лоуренс, а к декабрю, когда трагедия Перл-Хаобора вынудила Соединенные Штаты вступить в войну, проект уже заработал по-настоящему. Ему предстояло получить название «Манхэттенского проекта» — такова была часть прикрытия, согласно которому он представлял собой просто одно из направлений деятельности «инженерного округа Манхэттен».

И тут оказались совершенно незаменимыми те самые беженцы, к которым с таким презрением относился Бриггс. Юджин Вигнер, к примеру, представлял собой на редкость спокойного, непритязательного молодого венгра, происходившего из столь же спокойной, непритязательной семьи. Когда разразилась Первая мировая война, отец Юджина воздержался от участия в политических дискуссиях, вполне благоразумно указав на то, что мнения семьи Вигнеров вряд ли способны поколебать императора. И эта же осторожность привела к тому, что, когда Юджин, великолепно закончив школу, оказался перед выбором университетского факультета, отец настоял на том, чтобы он стал инженером-практиком, поскольку шансы сделать успешную карьеру в теоретической физике были до крайности малыми.

После того, как в 1930-х Вигнера изгнали из Европы, он добился успеха в качестве физика и, в конце концов, стал центральной фигурой среди тех, кто повторял в Америке расчеты Гейзенберга, детально показывая, как могла бы начаться реакция. Однако инженерное образование Вигнера означало, что справиться с последовательными шагами этих расчетов он был способен намного лучше Гейзенберга. Какую, к примеру, форму должен иметь уран, помещаемый внутрь реактора? Наиболее эффективной оказалась форма сферическая. В ее случае, в центре сферы возникало максимальное число нейтронов. Если же изготовление точной сферы окажется затруднительным, следующим по эффективности будет овал. За овалом следует цилиндр, потом куб и, наконец, — на самый худой конец, — можно попытаться создать реактор, используя урановые пластины.

Гейзенберг для своего лейпцигского устройства именно пластины и выбрал. Причина состояла попросту в том, что расчет свойств плоских поверхностей сопряжен с наименьшими трудностями, — если вы руководствуетесь чистой теорией. Однако инженеры, обладающие достаточным практическим опытом, чистой теорией никогда не ограничиваются. В их распоряжении имеется многое множество неформальных приемов, позволяющих судить о том, как поведут себя овалы и иные геометрические фигуры. Вигнер эти приемы знал, как знали их и многие другие беженцы, которым осторожные родители также присоветовали стать инженерами. Гейзенберг их не знал. И это оказалось до крайности важным. Профессора и вообще-то склонны к поддержанию строгой иерархии, а немецкие профессора тех времен, что предшествовали Второй мировой войне, были к тому же людьми, донельзя уверенными в себе. В ходе войны немалое число молодых немецких ученых обнаруживало, что Гейзенберг совершает одну техническую ошибку за другой. Однако он почти всегда отказывался выслушивать их, гневался и норовил добиться того, чтобы никто на этот счет и рта открыть не посмел.