Читать книгу - "История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания - Иван Шишков"

Задачу переоценки ценностей Ницше выводил из необходимости апробировать ценность морали, для чего он ставит эту ценность под вопрос. Исходной в этом плане является его мысль о том, что мир, в котором живет человек, небожествен, неморален, «бесчеловечен». Человек в течение долгого времени толковал этот мир ложно и лживо, в угоду своему почитанию, а стало быть, в угоду некой потребности, ибо, по словам философа-про- рока, «человек — почитающее животное»^[1579].

Таким образом, человечество уже изначально не находится на верном пути, оно «управляется вовсе не божественно… напротив, среди его самых священных понятий о ценности соблазнительно господствует инстинкт отрицания, порчи, инстинкт decadence»^{[1580] [1581]}, выражающийся в морали decadence. Последняя, по Ницше, ценится как мораль сама по себе и заключается в безусловной ценности, приписываемой неэгоистическому началу и враждебному всякому эгоизму. В физиологическом плане ослабление и разрушение инстинкта самосохранения свидетельствует о вырождении человеческого организма, в нравственном — о вырождении всего человечества, в рамках которого такие понятия морали как «душа», «дух», «свободная воля», «Бог» теряют всякий смысл, ибо презрение к телу, т. е. к жизни, нарушает равновесие, что и ведет к христианской морали самоотречения.

Говоря о психологических аспектах происхождении морали, под которой имеется в виду, по существу, мораль христианская, Ницше раскрывает его в трех способах рассмотрения: 1) психология христианства: рождение христианства из духа злобы (ressentiement); 2) психология совести: совесть как инстинкт жестокости; 3) происхождение могущества аскетического идеала.

Первое рассмотрение связано с предысторией понятий добра и зла. Она берет свое начало в морали господ, в рамках которой возникает различение моральных ценностей. Такое различение наблюдается, во-первых, в душе господствующих родов и каст: кто в состоянии отплачивать добром за добро и злом за зло, т. е. бывает благодарным и мстительным, тот называется хорошим; кто бессилен и не может совершать возмездия, признается дурным. Стало быть, добро и зло означают то же, что знатность и ничтожность, господин и раб. Во-вторых, в душе порабощенных, бессильных: всякий иной человек считается враждебным, бессовестным, жестоким, хитрым, будь он знатного или низкого происхождения. «Злой» есть здесь эпитет каждого человека и даже каждого живого существа, например, Бога; человеческое, божественное равносильно дьявольскому, злому.

С пафосом знатности и дистанции, с чувством высшего господствующего рода в отношении низшего Ницше связывает также начало противоположности между «хорошим» и «плохим». В морали господ противоположение «хороший» и «плохой» значит то же самое, что «знатный» и «презренный». Но со временем аристократическое уравнение I ценности (хорошее = знатный = могущественный = прекрасный = счастливый = боговозлюбленный) было вывернуто наизнанку первыми христианскими общинами, представители которых стали утверждать, что только j- одни отверженные, только бедные, бессильные, незнатные являются хорошими, только страждущие, терпящие лишения, больные, уродливые [суть единственно благородные, а знатные и могущественные — злые, ; жестокие, похотливые.

[Если мораль «господ» произросла из торжествующего самоутверждения, из обращения к самому себе, то мораль рабов измышляет «злого врага».

; Исходя из него как антипод он выдумывает и «доброго» — самого себя. Так, по Ницше, началось восстание рабов морали, в результате которого победила мораль простолюдина, а мораль «господ» была упразднена. ^ц С победой морали рабов наблюдается общее вырождение человека, ¹ возникло отвращение к человеку, вызванное тем, что людям «нечего больше страшиться в человеке», который стал «ручным», «пресмыкающимся»,

| посредственным. Позволю себе в связи с этим следующий пространный, но характерный пассаж из «По ту сторону добра и зла»: «Снова появляется опасность, великая опасность, мать морали… что же должны проповедовать теперь мораль-философы, появляющиеся в это время? Они обнаружат…, что всё идет к близкому концу, что всё вокруг них портится и наводит порчу, что ничто не устоит до послезавтрашнего дня, кроме одного вида людей, неизлечимо посредственных. Одни посредственные только и имеют шансы на продолжение и распложение, — они люди будущего, единственные, которые переживут настоящее; „будьте такими, как они! сделайтесь посредственными!“ — вот что повелевает единственная мораль, еще имеющая смысл и находящая еще уши. — Но как трудно проповедовать эту мораль посредственности!»^[1582][1583]

Посредственный человек стал чувствовать себя целью и смыслом истории, «высшим человеком». Именно в этом нивелировании европейского человека Ницше видит величайшую опасность, в которой таится рок Европы: «вместе со страхом перед человеком мы утратили и любовь к нему, уважение к нему, надежду на него… Вид человека отныне утомляет… Мы устали от человека…»

Мораль рабов выдвинула на первый план такие качества, которые служат для облегчения существования страждущих. В честь входят сострадание, сердечная теплота, терпение, прилежание, кротость и дружелюбие. Эти качества рассматриваются как единственные средства, дающие возможность выносить бремя существования. Потому мораль рабов есть по существу мораль полезности.

В этих ценностях морали рабов — сострадании, самоотречении, самопожертвовании, наиболее полно отстаиваемых его великим учителем Шопенгауэром, Ницше усматривает величайшую опасность, грозящую человечеству. Они ведут к Ничто. «Мораль сострадания…, — как пишет Ницше, . — открылась мне как самый жуткий симптом нашей жутью обернувшейся европейской культуры, как ее окольный путь… к ниги-

490

лизму…»

Содержание второго рассмотрения составляют размышления Ницше о происхождении таких нравственных понятий как «вина», «совесть» и «долг». Исходной в этом плане является его мысль о том, что чувство вины и совести следуют из инстинкта жестокости, заложенного в человеке самой природой. Она поставила себе относительно человека цель «выдрессировать животное, смеющее обещать»^{[1584] [1585]}.