Читать книгу - "Тестостерон РЕКС. Мифы и правда о гендерном сознании - Корделия Файн"

Поскольку мужское рискованное поведение преобладает только в некоторых сферах, а также учитывая несовершенный мир, в котором люди могут погибнуть и гибнут, падая с кровати или случайно проглотив зубочистку, исследователи вынуждены принимать решения о том, какого рода риски они будут изучать. Так как рискованное поведение тесно связано в наших представлениях с мужественностью, легко пропустить то, что не попадает в опросники. Как насчет удивительно опасного спорта – чирлидерства, или скачек на лошади галопом по полю, или бинго? Экономист Джули Нельсон из Университета Массачусетса в Бостоне замечает, что, хотя женщины привычно берут на себя риски, это часто пролетает мимо радаров исследователей²⁴. Например, бросить работу после рождения ребенка – значительный экономический риск, ведь число разводов приближается к 50 % от числа браков. Поход на свидание может закончиться изнасилованием. Уйти от мужа – это риск, финансовый, социальный и эмоциональный. В США беременность в 20 раз чаще приводит к смерти, чем прыжок с парашютом²⁵. И просто надевая утром туфли с высоким каблуком, женщины увеличивают риск необратимого повреждения сухожилий ног, остеоартрита коленей, подошвенного фасциита, ишиаса²⁶ и (если вы простите мне еще один специальный термин) болезненного и постыдного “падения-прямиком-лицом-в-грязь”²⁷. И это не говоря о том, что существующие оценки половых различий в рисковом поведении не информативны, не интересны и не соответствуют действительности. Однако они также отражают подспудные гендерные предположения о том, что такое рискованное поведение. Регистрируемый гендерный разрыв в рискованном поведении несомненно сузился бы, если бы исследователи стали включать в опросники больше пунктов вроде “Насколько вероятно, что вы испечете впечатляющее, но сложное суфле?”, “…рискнете получить ответную тираду женоненавистника, написав феминистское заявление?” или “…будете учиться ради денежной карьеры, в которой высока вероятность половой дискриминации и травли?”.

В самом деле, существуют исключения из понятия рискованного поведения как мужской черты. Несколько исследований обнаружили, что женщины как минимум столь же часто, как и мужчины, готовы рисковать отношениями (например, заявлять, что они расходятся с друзьями во вкусах, или не соглашаться с отцом по важному вопросу) ²⁸. Также было выявлено, что женщины чаще, чем мужчины, склонны сообщать о готовности к риску в ситуациях, когда есть малый шанс выгоды при малых фиксированных затратах (например, попытаться продать уже написанный сценарий в голливудскую студию или позвонить на радиостанцию во время акции, в которой каждый двадцатый участник получает деньги)²⁹. Так почему восприятие рисков и выгод различается между полами в одних сферах, но не в других? Один очевидный ответ – что некоторые действия (как незащищенный секс или чрезмерные возлияния) могут быть объективно более опасными для женщин. Исследователи рисков также обнаружили, что знания и осведомленность в определенной сфере снижают восприятие риска³⁰. Вероятно, мужчины оказываются более сведущими в некоторых рискованных видах деятельности, отражаемых в опросах (таких, как ставки на спорт, финансовые вложения, езда на мотоцикле).

Суть в том, что за нашими выборами скрывается “бурная смесь причин”, как выражается правовед Касс Санстейн из Гарвардского университета: “…стремления, вкусы, физиологические состояния, реакции на существующие роли и нормы, ценности, суждения, эмоции, побуждения, убеждения, капризы”³¹. Поэтому, утверждает Санстейн, мы чувствительны не только к материальным выгодам и затратам, когда совершаем выбор, но и к менее осязаемым последствиям конкретного решения для самооценки и репутации. В гендерно-дифференцированном мире эти последствия неизбежно различны для женщин и мужчин (вспомните, например, разные ожидания о сексуальном наслаждении и разные последствия для репутации от случайного полового контакта, как обнаружилось в исследовании Терри Конлей и ее коллег, описанном в главе 2). Это убедительно иллюстрируют исследования, посвященные восприятию опасностей от технологий, окружающей среды и образа жизни (например, ядерный потенциал, разрушение озонового слоя и курение). Эти работы устойчиво показывают, что женщины выше оценивают риски подобных факторов для себя, семьи и общества³². Например, Джеймс Флинн и коллеги опросили более 15 000 американских семей и обнаружили, что женщины в среднем воспринимали все риски как более высокие³³. Тестостерон Рекс объяснил бы, что женщины, нянчащие драгоценных отпрысков, в процессе эволюции стали более осторожно относиться к угрозам физическому здоровью. Однако Флинн и коллеги разделили выборку по этнической принадлежности и полу и выяснили, что одна подгруппа выделялась среди остальных. Для белых мужчин, по сравнению с остальными группами, включая небелых мужчин, общество представлялось значительно более безопасным. То, что изначально казалось половыми различиями, в действительности было различиями между белыми мужчинами и всеми остальными.

Далее Флинн и коллеги установили, что это была конкретная подгруппа белых мужчин, которые так небрежно относились к рискам: они были хорошо образованны, богаты, консервативных взглядов, а также гораздо больше доверяли государственным институтам и властям и являлись противниками лозунга “Власть народу”. Несколько исследований воспроизвели этот так называемый “эффект белого мужчины” в других крупных американских выборках³⁴, и данные показывают, что это “не столько «эффект белого мужчины», сколько «эффект белого мужчины-индивидуалиста, поддерживающего иерархичность общества»”³⁵.

Любопытно, что в недавнем исследовании, проведенном в Швеции, стране, отличающейся более высоким социальным эгалитаризмом и гендерным равенством, не удалось обнаружить “эффект белого мужчины”. Национальный опрос почти 1500 семей обнаружил, что – при прочих равных данных и разительном контрасте с американскими – шведские мужчины и женщины имели очень сходные представления об опасностях, связанных с образом жизни, средой, технологиями, здоровьем и обществом³⁶. Вместо этого опрос показал просто “эффект белого человека”, то есть люди иностранного происхождения, подверженные маргинализации и дискриминации, оценивали риски выше, чем коренные шведы.

В попытках объяснить, как место в обществе и социальная идентичность могут настолько сильно влиять на восприятие риска, полезно помнить, что люди часто позволяют чувствам брать верх при оценке соотношения затрат и выгод. Чем больше нам что-то нравится (будь то непастеризованный французский сыр, прививки или аборты), тем больше мы склонны преуменьшать опасности и акцентировать выгоды. Напротив, если нам неприятны какая-то деятельность или явление, мы “склонны выносить обратное суждение: о высоком риске и малой пользе”³⁷. Политические взгляды – мощный источник сильных эмоций, когда речь заходит об опасностях, и бывает так, что люди воспринимают риск таким образом, чтобы защитить свои социальную идентичность, роль и статус: