Читать книгу - "Жертвы моды. Опасная одежда прошлого и наших дней - Элисон Мэтьюс Дейвид"

В «Оксфордской истории технологии» Эрик Джон Холмйард справедливо утверждает, что в первой половине XIX столетия «не происходило значительного расширения палитры доступных красителей»^[222]. Автор прав, поскольку, строго говоря, с технологической точки зрения, мышьяковый зеленый являлся пигментом, а пигменты, в отличие от красок, не растворимы в воде и других жидкостях на ее основе. Тем не менее даже беглый взгляд на предметы и изображения той эпохи позволяет заметить значительное количество нововведений в технологии окрашивания. Полученный химическим путем оттенок зеленого сразу стал популярным, и в него окрашивали модные интерьеры, одежду и потребительские товары. До 1780-х годов зеленый являлся «смешанным» цветом. Его получали, смешивая синие и желтые краски, например опуская ткань в кадку с зелено-синей синилью, а затем в кадку с желтой краской или наоборот^[223]. Поскольку «среди природных красителей не существует светостойких желтых», зеленые и желтые тона оказывались особенно недолговечными^[224]. Чтобы управляться с натуральными красителями, требовался высокий уровень мастерства. В XVII веке созданное на основе меди минеральное красящее вещество verdet (русское название: ярь-медянка. – Прим. пер.) обладало токсичностью, вызывало коррозию и использовалось только в особых случаях для изготовления театральных декораций^[225]. Новая зеленая краска давала «легкий», «чистый» оттенок, «особо приятный глазу», и, словно по волшебству, сохраняла свою яркость как при дневном свете, так и при искусственном освещении^[226]. Блеск, дешевизна, относительная легкость применения этого химического зеленого пигмента надолго сделали его идеальным, устойчивым модным цветом. Лишь восемьдесят лет спустя публика осознала ядовитость verdet и отвергла его.

Мышьяковая соль меди – плод изобретательского гения знаменитого химика-фармацевта Карла Вильгельма Шееле (1742-1786). Он умер в возрасте 43 лет от отравления токсичными газами и тяжелыми металлами, с которыми работал. В 1778 году химик опубликовал статью «Зеленый пигмент», в которой описал процесс его получения. Шееле вылил смесь калия и белого мышьяка в раствор медного купороса^[227] и тем самым создал прекрасный оттенок зеленого – «Зелень Шееле». В 1814 году химики синтезировали более насыщенный оттенок пигмента с несколько отличным химическим составом (двойная соль уксуснокислой меди и мышьяковистокислой меди). Новый оттенок назвали «изумруд», или «швейнфуртская зелень», в честь города, где этот пигмент впервые вошел в массовое производство^[228]. В Англии и Америке он получил торговое название «парижская зелень», а во Франции – Vert anglais, «английская зелень». По непонятной причине этот оттенок также называли в честь Вены, Мюнхена, Лейпцига, Вюрцбурга, Базеля, Касселя, Швеции и, помимо прочего, попугаев^[229]. «Изумруд» распространился в Германии и скандинавских странах, где обрел бешеную популярность в декорировании интерьеров и костюмов. Кроме того, его применяли для окрашивания сладостей, продуктовых оберток, свечей и детских игрушек. То были яркие, но смертоносные оттенки, перед которыми не могли устоять покупатели.

Страстная жажда зелени, пусть даже и химически синтезированной, могла быть частью поклонения природе, свойственного эпохе романтизма. В период растущей индустриализации и преобладания в городской среде серого, коричневого и черного цветов оттенки зеленого служили освежающим контрастом, как будто привносившим вольный воздух в закрытые помещения. Наконец, зеленый вписывался в контекст характерного для XIX века отождествления женственности с природой. Женщин описывали как эротически привлекательные распустившиеся цветы: розовый цвет на щеках молодой женщины стал визуальным символом ее сексуального созревания и «спелости»^[230]. В XVIII веке цветочные орнаменты и вышивки на верхней одежде встречались как в женском, так и в мужском костюме, но в XIX веке цветы ушли из мужского уличного гардероба, став привилегией женщин. Если женщины не могли раздобыть живые растения, на платья и украшения шли искусственные цветы – все же лучше, чем ничего.