Читать книгу - "Сделай меня точно. Как репродуктивные технологии меняют мир - Инна Викторовна Денисова"

3. Анонимность или открытость донорства

Сначала донорство было исключительно анонимным. Скелеты прятали в семейных шкафах. The New York Times пишет, что первые директора банков спермы советовали «никогда и никому не признаваться в содеянном» и «уничтожать все документы» [99]. Один из основателей первого в США банка в 1977 году рассказал журналисту, что ни один донор не вернулся в клинику, чтобы узнать о потомстве. Еще через семь лет Стив Бродер, совладелец California Cryobank, предложил задуматься о том, почему человек, получивший за сдачу спермы 25 долларов, должен двадцать лет спустя захотеть встретиться с детьми, которые могут потребовать гораздо больше.

Сегодня максимум информации о доноре – это детское фото, его эссе о самом себе и аудиозапись голоса. У доноров российских банков не просят и этого: указаны только внешние характеристики и профессия, фотографий нет вовсе.

Время шло, взгляды менялись. The Sperm Bank of California первым стал предлагать неанонимное донорство – поскольку все больше матерей восставали против секретов и считали несправедливым скрывать от ребенка историю его рождения. Тогда банки предложили донорам выбор, остаться анонимным или «открыть профиль» – то есть согласиться с тем, что в 18 лет ребенок узнает имя и телефон. Автор The New York Times Magazine убежден: новые поисковые возможности интернета и генетические тесты скоро сделают анонимность обещанием, которое банкам невозможно будет сдержать.

Так и происходит. В 2000 году десятилетний Райан Крамер с мамой Венди создали онлайн-сообщество для поиска родственников – Donor Sibling Registry. Сегодня в нем тысячи человек, у некоторых по тридцать сестер и братьев. С 2017-го California Cryobank прекратил предлагать новым донорам анонимность.

В 2005 году Великобритания стала первым государством, законодательно запретившим анонимное донорство [100]. Теперь каждый 18-летний подросток, зачатый с помощью донорской яйцеклетки или спермы, может обратиться в организацию HFEA (Human Fertilisation & Embryology Authority) и узнать имя и адрес донора. Также он может узнать, кто еще был рожден от этого донора. Отменить анонимность решили в интересах ребенка, поэтому общение может инициировать только он, а донор – лишь узнать о количестве рожденных от него детей.

Философ Ольга Саввина считает, что, наблюдая фигуру донора, выходящую из-за кулис и возвращающую себе субъектность, мы можем говорить о пересборке традиционной модели семьи. Ссылаясь на социолога Игоря Копытофф, она называет деанонимизацию донорства ключевым моментом в «культурной биографии яйцеклетки». Плюсы «открытости» очевидны. Поставьте себя на место ребенка: вы случайно узнали, что появились из яйцеклетки или спермы донора; будете ли вы доверять родителям, скрывшим от вас правду о вашем рождении?

В фильме «Сделано в Америке» Сара Мэтьюз, сдав кровь и сравнив группы, обнаруживает, что ее отец – не родной. Матери приходится объясняться: «Я только что потеряла любовь всей своей жизни и подумала, может, стоит сделать себе другую. Я не хотела, чтобы ты узнала об этом вот так». В фильме «Несносный Генри» (2011) дедушка делает признание внуку-вундеркинду в день его десятилетия: «Правда в том, Генри, мой мальчик, что ты – чудо современной медицины. Очень дорогое чудо. Лучшая инвестиция из всех, что я делал в своей жизни».

«Чисто по-человечески я считаю, что лучше найти в себе силы сказать ребенку правду, – считает Рене Фридман, – и лучше как можно быстрее. Захочет найти донора – пусть ищет: главное, на мой взгляд, оставлять всем свободу действий». «В Казахстане донация ооцитов и спермы – не анонимная программа, – говорит Ботагоз Тулетова, – заказчики имеют полную информацию о доноре, вопрос „говорить / не говорить“ каждый решает сам. Однако, учитывая наш менталитет, скажу вам честно, что почти никто и никогда не откроет детям правду. Может быть, когда-нибудь установки в нашем обществе изменятся. Конечно, хорошо, если человек знает свою историю, каждый имеет на это право. Но многие растут счастливыми, ничего не подозревая».

Минусы «открытости» тоже существуют. «Можно говорить о „праве знать“, но в то же время и о „праве не знать“, – утверждает философ Саввина, – информация может быть не только полезной для ребенка, но и, например, вредной. Она может заставить его стыдиться своего происхождения» [101].

Вот данные французского исследования, на которое она ссылается [102]. Из 105 пар 40 сказали детям об использовании донорских гамет, еще 42 собираются, а 20 не скажут никогда. По словам Саввиной, большинство семей, прибегающих к донорским гаметам, не стыдится этого. Детям же будет стыдно только в одном случае – если стыдно родителям.

Другой подвох открытого донорства – путаница ролей. В 1990-е масскультура романтизировала связи любого сорта: клиента-миллионера и проститутку превращала в Золушку и принца, а донора – в блудного отца и найденную любовь одинокой матери. Сегодня вроде бы всем очевидно, что любовь – из одной, а донорство – совсем из другой сказки: донор спермы – не папа, а донор ооцита и суррогатная мать – не мама. Не назовут же родственником донора крови? Вот только счастье во всех ромкомах выглядит одинаково.

«Я имею право на отца!» – кричит Сара Мэтьюз, устраивая штурм Криобанка (фильм «Сделано в Америке»). Найденный донор по имени Хэлберт Джексон возмущен: «Но я делал это анонимно! Никакого уважения к конфиденциальности!» «А ты не думаешь, что у человека есть право знать, кто его родители?» – возражает Сара. Еще эмоциональнее будет встреча донора с ее матерью. «Мне кажется, нас не представили как следует, но моя сперма была в твоем теле», – шутит Джексон. «И теперь ты хочешь последовать за ней?» – не теряется мама Сары. Это уже почти признание в любви, неизбежной в финале.

В фильме «Несносный Генри» отношения сына, матери и донора выглядят правдивее. «Яйцеклетка, познакомьтесь, это сперма. Сперма, познакомьтесь, это моя мать, Патрисия Херман. Доктор О’Хара – мой биологический отец», – маленький Генри четко понимает роли. Однако у жанра свои законы, и хеппи-эндом снова станет семейный портрет в интерьере.

Режиссер Лиза Холоденко в драме «Детки в порядке» (2010) делает эту путаницу главной интригой фильма. Роман Джулс и донора Пола (Марк Руффало) вспыхивает из-за кризиса у Джулс и Ник. Дети знают границы в отношениях с донором, зато в правилах поведения запутываются взрослые.

А что думают сами доноры о встречах с биологическими детьми? Снова сцена из фильма Холоденко. Загрузив фургон овощами, Пол едет в свой ресторан органической еды. В кармане звонит телефон: «Беспокоят из криобанка „Пасифик“. Нам позвонила девушка, зачатая при помощи вашей спермы, и спрашивает, хотите ли вы с ней встретиться». «Мне было 19, и я абсолютно забыл об этом», – рассказывает потрясенный Пол подружке. Кого бы не взволновало вторжение в жизнь незнакомки, сразу претендующей на столь почетное в ней место?

«Донора стоило