Читать книгу - "Ультрасовременный ребенок - Алла Баркан"

Я с трудом дожидалась конца занятий, иногда сбегала и с лекций, лишь бы только быстрее увидеть Его. Ритм жизни моей совпадал теперь с ритмом его сердцебиений.

И его леденящий меня раньше ужас от моих проявлений человеческих чувств постепенно растаял, как лед в сердце Кая от горячих слез Герды в холодных чертогах Снежной королевы.

Я сама превратилась вся в нежность и ласку, хотя наше бесполое воспитание в те времена и приравнивало это все к «смертным грехам». Но меня еще вовсе не трогало, что же скажет по этому поводу обо мне грибоедовская княгиня Марья Алексеевна. И, забыв о девичьей гордости, как пушкинская Татьяна, пишущая письмо, я теперь каждый день буквально очертя голову спешила на свидание к маленькому мальчику в детскую больницу, в которой держали его теперь уже только из милости, оттягивая неминуемую встречу с холодом казенного Дома ребенка.

Я бежала к нему на свидание, позабыв про свидания со своими прежними романтическими привязанностями, не реагируя даже на бесконечные рисунки с изображением себя в институтской многотиражке, талантливые рисунки нашего лучшего студенческого художника, почему-то выбравшего из всего многоцветия девушек своей музой меня. И хотя про эти рисунки говорил весь институт, они были мне безразличны. А когда наконец сам художник, постоянно подсаживающийся ко мне на объединенных лекциях наших двух факультетов (у него должна была быть другая специальность), так и не дождавшись моей благодарности, потрясенный моим безразличием, открытым текстом, позабыв о возможностях метода снов Веры Павловны в романе «Что делать?», раскрыл мне все свои карты, я лишь только поблагодарила его за вспыхнувшее ко мне чувство, сказав, что вовсе не достойна его и что мне очень жаль, что, сама не желая того и не помышляя об этом, я разбередила его душу, потому что теперь понимаю, «что это такое…». И тут же помчалась в институтскую многотиражку со своими новыми стихами о любви, стихами, посвященными… не ему… хотя для него там и был мой ответ: «Я не хочу тебя обнадеживать, сердце твое собой растревоживать…»

И хотя мое «это такое» было нечто другим, оно тоже напоминало мне чем-то неброскую нежную пастельную живопись, которой пользовался мой художник, а может быть, просто едва уловимую прозрачную акварель… Но акварельные краски разводятся на воде, а я уже находилась во власти транса от воздействия какой-то странной горючей смеси затаенных возвышенных чувств, превратившей со временем эту реальность в сказочный и волшебный роман.

Я брала Его на руки, прижимала к себе его хрупкое, нежное тельце, обнимала и гладила, мне хотелось его целовать, хотя я и считала тогда поцелуи откровением высшей любви, до которой бы надо еще дотянуться, ведь ее высота – высота Эвереста. А тут маленький мальчик вдруг вызвал во мне недоступное еще желание, на которое я наложила сама ради собственных принципов вето.

Я влюбилась в него без оглядки. Я ему покупала игрушки, я ему приносила цветы, я ему говорила слова, от которых кружилась моя голова. Я уже не могла без него. И он так, как подсолнух весь тянется к солнцу, уже начал тянуться ко мне. Исчез сумрак в медовых глазах… подсластилась медовая горечь…

И однажды, однажды все личико, когда я наклонилась к нему, его вдруг осветилось улыбкой, словно вспыхнула искра во мгле. Мальчик начал гулить, а потом засмеялся… Замахал мне своими ручонками, даже ножки его что-то мне сообщали. Он боялся, что я вдруг уйду, и хотел привлечь этим внимание.

Он смеялся, как звезды на планете над нами, где живет до сих пор еще Маленький принц…

– Вы свершили с ним чудо, – услышала я, – эти дети совсем не контактны. А у Коли, у Коли сейчас я увидела настоящий, естественный комплекс оживления, свойственный лишь младенцам с нормальным развитием в столь раннем возрасте.

– Вы увидели комплекс? Мальчик закомплексован? – Я смотрела на доктора Коли уже сквозь пелену начавших моросить по моим щекам слез.

Доктор все поняла.

– Этот комплекс – самый нужный из всех наших комплексов. Это комплекс здоровья ребенка, подтверждающий норму развития. А ведь мы все ему выставляли задержку в развитии. И диагноз был правильным. Но… Вы смогли заменить ему мать. Вы его воскресили для жизни. Я об этом должна сообщить в деканат, хотя раньше всегда была против посещения наших детей первокурсниками. А теперь понимаю, как важно, что студенты приходят сюда, хотя Вы нестандартная вовсе студентка, каждый день с ним, а не раз в неделю.

Она так же, как я, ликовала, объяснив мне все про этот комплекс. Этот комплекс – особый этап и важнейшая ступень развития для здоровых детей, лишний раз говорящий о том, что у них все в порядке, все в норме, все течет как по маслу и будет так течь, лишь бы мы их любили, как прежде. Их улыбки и смех, воркование, танцы ручек и ножек нам всегда сообщают о том, что они нами очень довольны, наша нежность им очень нужна, наши ласки им необходимы, что они любят нас, как мы их. Ну а дети, которых не любят, не способны любовь показать. Они просто не знают, что это такое, увядая без этого чувства.

И тогда я решилась спросить педиатра, как мне Коленьку усыновить. Мне казалось, что это – единственный выход в лабиринте его несчастливой судьбы.

– Вам хотелось бы Коленьку усыновить… В Вашем возрасте усыновить брошенного ребенка… Я такого еще не встречала! – Очевидно, я ей показалась пришельцем, не сумевшим вернуться на свой НЛО. – Но зачем его усыновлять, он ведь временно брошенный, не насовсем. Его мама в больнице лежит после родов, лечится от депрессии. Папа даже приходит на него посмотреть. Был, наверно, два раза.

– Всего только два? За три месяца был лишь два раза? Да какой же он папа? Чужой человек!

– Нет, он просто не знает, как с ним обращаться. Я сейчас же ему позвоню. Сообщу, что сегодня увидела. Может быть, обойдется без Дома ребенка. Может быть, свекровь как-то поможет, пока мама болеет. Может быть… Надо бы мне Вас с ним познакомить… Может быть, Вы понравитесь папе…

– Папе Коли? Зачем?

– Боже, как Вы наивны. Первый курс лишь прелюдия жизни.

* * *

Я летела как будто на крыльях в больницу, чтоб на следующий день одарить малыша за незакомплексованный комплекс, за его начавшее уже просыпаться родниковое чувство ко мне… Я летела в больницу с охапкой гвоздик и коричневым плюшевым мишкой…

Но кроватка его оказалась пуста. И во мне что-то вдруг оборвалось…

Я стояла с гвоздиками возле кроватки, машинально пытаясь поправить постель, уложив на нее задремавшего мишку. Я ждала, что его принесет медсестра после очередной процедуры, понимая, что это конец бесконечности, полонившего меня до мозга костей нового, нестандартного чувства, не похожего на материнство, равноценного только ему.

* * *

– Его около часа назад забрал папа домой. – Голос няни-уборщицы вывел меня из заоблачных грез, где еще я витала в поисках утешения. – Вы же сами все сделали, чтоб было это. Когда папа узнал, что какая-то девушка хочет усыновить его Колю, моментально примчался за ним. Объяснил, что ухаживать будет за сыном его бабушка – папина мать, пока ее невестка в больнице.