Читать книгу - "Дао знания. Единство науки и магии. Обучение Силой - Владимир Дюков"

И стал я вечным странником – без определенного места жительства – вначале странником по этой Земле, а затем и по мирам иным. И нет у меня больше дома, и потому мой дом везде. Такой вот бродяга по жизни и по пространствам Вселенной… «Жизнь домохозяина – истинное рабство, но свободен покинувший дом», – говорят буддисты. Теперь я всегда в пути, даже когда просто лежу на кровати и смотрю в потолок. Странник… Бродяга… Но интеллектуальный и образованный бродяга, а не деградирующий бомж.

Я изменялся. Модели, работавшие при социализме, оказывались неработоспособными здесь, на Западе. Я был вынужден адаптироваться к новой жизни, принимать непривычные мне стратегии поведения.

Продолжаю выпадать из социума. Незаметно для себя схожу с ума. Становлюсь другим, но другим – тем же самым… При любой трансформации изменяется система ценностей и наступает, как правило, кризис.

В общем, перемяло и переломало меня всего. «Промассировало» хорошенько жизнью, а затем и смертью. И больше нечему стало во мне ломаться. Мягкий я сделался, расслабленный. Бесформенный. Пустой. Вернее, не стало меня – однажды я с удивлением обнаружил, что меня больше нет! Господин Никто – тот, кого на самом деле нет. А того, чего нет, уже не сломать, не смять ничем. Неуязвим тот, кому нечего защищать. Если вас нет, то вам нечего бояться. Нет страданий, потому что страдать некому. И я знал, что выдержу все, так как по сути-то и выдерживать что-либо больше некому, да к тому же и нечего выдерживать – все одно и то же. И жизнь, и смерть даже. По сравнению со смертью все не более чем дуновение ветерка, да и сама смерть, как ветерок, наверное. Однажды я умер – самое худшее, что может быть, со мной произошло… Смерть убила страх смерти во мне. Пройдя через страх смерти, я как бы потерял способность испытывать страх. И я уже не боюсь, а лишь отрешенно наблюдаю свой страх…

Какая разница – осталось тебе жить 50 лет или 5 минут, если жизнь твоя все равно уже прожита? Покой наполняет душу, когда человек переживает свою смерть…

Однажды я понял, что я уже отволновался, – я лишь спокойно наблюдал за своим безумным волнением, совершенно не будучи в него вовлеченным. Я понял, что все – и мои страхи, мои волнения, мои депрессии и радости или еще что-то – всего лишь иллюзии, только различные положения «точки сборки» и ничего более. Что все, что мы делаем, – лишь меняем одну иллюзию на другию. И что есть некая абсолютно неизменная часть меня – моя «самость»… Та часть меня – Я, которая сохраняется неизменной даже после моей смерти. Которая лишь осознает, отрешенно наблюдает мою смерть, как, впрочем, и все остальное происходящее. (Есть и неизменная, вечная часть – «самость» – Вселенной: Бог. Познав «самость» – познаешь Бога в себе…)

Я лишь спокойно наблюдал за всем тем, что спускается сверху от Бога, – за состояниями: волнением, яростью, спокойствием, страхом, бесстрашием… за мыслями, движениями, поступками. Наблюдал я и за отсутствием мыслей, за отсутствием движений… и даже за отсутствием самого процесса наблюдения – тотальный контроль и полное осознание. Я лишь проводил это через себя. Лишь позволял Богу через себя, расслабленного, пустого, действовать; сам же, своей волей я ничего не предпринимал. «Прекращение усилий в бою и сосредоточение на бесконечном», – говорят о таком состоянии самураи. «Смирение. Сдаться на волю божью», – сказал бы об этом верующий человек. «Принятие, позволение», – выразил бы ту же мысль буддист или мистик.

Оболочка-то моя, может, и выглядела по-прежнему, только вот начинка в этой оболочке была уже совсем другая. Прежний я умер. А все, что было со мною раньше, было в какой-то другой жизни и не со мной.

Про себя я думал: «Меня уже нет – есть лишь различные формы меня. Но меня самого уже нет! Я пребываю во всеотсутствии – во мне больше нет личности! Унизить или возвысить, победить, убить, наконец, можно лишь какую-то форму меня – ту, которую я осознанно предъявляю миру, но не меня самого!» И когда меня обвиняли в том, что я стал не в меру дерзок или же, наоборот, слишком труслив, то я-то не дерзил и не трусил! – это были лишь формы, лишь субличности меня. Сам же я – моя «самость» – лишь отрешенно наблюдал за этими состояниями, позволяя им происходить. Я лишь наблюдал то, куда сместилась моя «точка сборки», и осознавал ее положение. Я, как наблюдатель, был всегда постоянен и сверхстабилен.

Легенда. Настоятель буддийского монастыря плакал навзрыд на похоронах. К нему подошел монах и шепнул: «Духовному лицу вашего ранга не подобает так убиваться». Настоятель внезапно прекратил плакать, серьезно и спокойно взглянул на подошедшего: «Отстань. Мое тело хочет плакать – так пусть плачет!» И вновь залился горькими слезами. Будучи внутри лишь холодным, отстраненным свидетелем себя и своих состояний, он позволял себе выразить любую эмоцию, при этом не отождествляясь с ней. Маг холоден, как айсберг, даже когда испытывает сильнейшие переживания.

Человек есть энергия. И эта энергия может рассеиваться как на внешний мир согласованной реальности, так и на внутренние пространства восприятия. (Хотя разделение на «внешнее» и «внутреннее» не более чем условность.) Энергия человека, да и сам человек, есть его внимание. А внимание должно быть чем-то занято – или внешним, или внутренним. Раньше я расходовал энергию на мир внешний – на тренировки, социальные контакты, секс и прочее. Но теперь социальная изоляция, отсутствие трат энергии, сексуальной в частности, перенаправили вектор внутрь, на внутренние пространства – энергия принялась интенсивно работать в них. И в результате этого процесса у меня начала «съезжать крыша», распадаться личность. Я стал терять свое эго – умирать в живом физическом теле.

Так сходят с ума в камере-одиночке. Так часто становится безумен монах, ищущий в одиночестве просветления. Так в подготовке шаманов есть периоды временного сумасшествия учеников. Восточные мудрецы говорят о так называемой чаньской болезни – временном помешательстве адептов, стремящихся познать Истину.

Надо было менять сферу деятельности, ведь спортом заниматься мне запретили. И я решил начать писать книгу, которую задумал уже давно…

Здесь, для того чтобы читателю были более понятны последующие события и выкладки, я вынужден прервать свое повествование и рассказать о точках опоры и человеческой форме.