Читать книгу - "Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт"

Заметьте, как осторожно Дьюи пролагает путь меж Сциллой и Харибдой: он не апеллирует ни к каким небесным крючьям («идеальным причинам или факторам»), но нам не следует полагать, что мы можем разобраться в непроинтерпретированной версии эволюции, эволюции, которой не приписано никаких функций, в которой не усматриваются никакие смыслы. Не так давно мы с несколькими другими философами ясно изложили несколько специфически эволюционных описаний рождения и поддержания смысла, как в языке, так и до его появления⁷³⁵. Версия Рут Миликан, безусловно, является наиболее аккуратной и изобилует выводами, важными для понимания деталей других упомянутых выше философских подходов к проблеме смысла. Различия между нашими позициями представляются ей более существенными, чем мне, но они быстро преодолеваются⁷³⁶, и я надеюсь, что эта книга сблизит наши взгляды еще сильнее. Однако здесь не место говорить об оставшихся между нами разногласиях, ибо они второстепенны в контексте более масштабного сражения, битвы, которую мы еще не выиграли, боя за хоть какую-нибудь эволюционную теорию смысла.

Нам противостоят именитые противники, чей союз, правда, может показаться неожиданным: Джерри Фодор, Хилари Патнэм, Джон Сёрль, Сол Крипке, Тайлер Бёрдж и Фред Дрецке, – каждый из них по-своему противостоит как эволюционной теории смысла, так и идее искусственного интеллекта. Все эти шесть философов возражали против искусственного интеллекта, но Фодор с особенной прямотой ниспровергал эволюционную теорию смысла. Его филиппики против каждого натуралиста со времен Дьюи⁷³⁷ зачастую довольно забавны. Например, высмеивая мои взгляды, он говорит: «Плюшевые мишки искусственны, как и настоящие медведи. Одних набиваем мы, других – Мать-Природа. Философия полна сюрпризов»⁷³⁸.

Согласно Шалтаю Болтаю, мы сами наделяем слова смыслом – но откуда мы его берем? Фодор и другие перечисленные выше философы озабочены тем, чтобы противопоставить настоящее значение и его суррогат, «сущностную» или «изначальную» интенциональность и интенциональность производную. Что ж, пусть Фодор стремится высмеять идею организмов как артефактов, ибо это позволяет нам занять позицию, с которой основной недостаток его воззрений, от которого несвободны и воззрения остальных пяти его соратников, можно будет выявить в ходе мысленного эксперимента⁷³⁹.

Представьте автомат, продающий прохладительные напитки, разработанный и изготовленный в Соединенных Штатах, и снабженный стандартным датчиком, принимающим и отвергающим американские четвертаки. Назовем этот прибор «четвертачником». Когда в него кидают четвертак, тот обычно переходит в состояние – скажем, состояние Q, которое «означает» (обратите внимание на кавычки): «Сейчас я воспринимаю/принимаю подлинный американский четвертак». Такие приборы достаточно «хитроумны» и «изощренны». (Еще кавычки; мысленный эксперимент начинается с предположения, что такого рода интенциональность не является настоящей, и демонстрирует, к каким затруднениям такое предположение приводит.) Однако приборы эти вряд ли защищены от ошибок. Если говорить, не прибегая к метафорам, то иногда они переходят в состояние Q, когда в них засовывают пластиковый жетон или иной посторонний предмет, а иногда отвергают совершенно настоящие четвертаки – не переходят в состояние Q, хотя ситуация того требует. Несомненно, можно проследить закономерности, в соответствии с которыми совершаются эти «ошибки восприятия». Без сомнения, по крайней мере некоторые из случаев «ошибочной идентификации» могли бы быть предсказаны тем, кто обладает достаточными знаниями о соответствующих законах физики и параметрах конструкции прибора. Иными словами, из законов физики следует, что объекты вида K переведут прибор в состояние Q с тем же успехом, что и четвертаки. Объекты вида K будут хорошими «фальшивками», неизменно «обманывающими» датчик.

Если объекты вида K станут более распространенными в обычном окружении датчиков, следует предположить, что их владельцы и разработчики изобретут более сложные и чувствительные датчики, способные эффективно отличать подлинные американские четвертаки от подделок вида K. Разумеется, в этом случае могут появиться более изощренные фальшивки, и датчики придется делать еще более чувствительными. В какой-то момент такая «гонка вооружений» станет экономически невыгодной, ибо абсолютно надежных механизмов не существует. Тем временем инженеры и обыватели мудро удовольствуются стандартными, элементарными приборами, ибо защищаться от угроз, которыми можно пренебречь, нерационально.

Единственное, что делает прибор скорее детектором четвертаков, чем детектором фальшивок или детектором-четвертаков-или-фальшивок, – окружающая среда, формируемая общими устремлениями разработчиков, производителей и владельцев артефактов, – то есть тех, кто ими пользуется. Лишь в контексте этих пользователей и их намерений мы можем назвать некоторые примеры состояния Q «достоверными», а другие – «ошибочными». Собственно, лишь в контексте этих намерений мы можем с полным основанием называть этот прибор «четвертачником».

Думаю, что пока что Фодор, Патнэм, Сёрль, Крипке, Бёрдж и Дрецке кивают, соглашаясь со мной: так дело с подобными артефактами и обстоит; это – образцовый пример производной интенциональности, ясный и очевидный. Подобный артефакт совершенно лишен сущностной интенциональности. А потому любой без смущения признает, что конкретный датчик, только что собранный на американской фабрике и с клеймом «Модель А» на боку, можно встроить в панамский автомат для продажи прохладительных напитков, где он продолжит работать, принимая и отвергая монеты достоинством в четверть панамского бальбоа, которые легко отличить от американских четвертаков из‐за разницы в отчеканенных изображениях, но невозможно – если ориентироваться на вес, плотность, диаметр или материал. (Я ничего не придумал и опираюсь на безупречно авторитетное свидетельство Альберта Эрлера из Flying Eagle Shoppe, торгующего редкими монетами: стандартные торговые автоматы не различают американские четвертаки и панамские монеты достоинством в четверть бальбоа, отчеканенные в период с 1966 по 1984 год. Ничего удивительного – ведь они отчеканены из заготовок для американских четвертаков на американских монетных дворах. И – чтобы удовлетворить любопытных, хотя для нашего примера эта информация не имеет никакого значения, – когда я в последний раз проверял, обменный курс для панамских монет составлял 0,25 доллара.)