Читать книгу - "Как полюбить вино. Мемуары и манифест - Эрик Азимов"

все до последней капли, стремясь сделать это одним глотком, чтобы не допустить соприкосновения яйца со вкусовыми рецепторами. Удивительно, но эта каждодневная пытка, ставшая традицией, не превратила меня в ненавистника яиц до конца жизни. Я люблю яйца, хотя почти никогда не пью молоко и сладкие газированные напитки.

Но тогда я пил Coke и Dr. Pepper, 7Up и Hoffman’s Black Raspberry. Мне нравилось корневое пиво, я обожал Mountain Dew. Это была простая газировка с лимоном и лаймом, не то, что сегодняшние напичканные кофеином напитки. После целого дня бейсбола, баскетбола и уличного хоккея, когда ты потный, с пересохшими губами возвращался домой, не было ничего лучше холодного Mountain Dew.

В предподростковом возрасте, в конце 1960-х годов, мы с друзьями частенько ездили на велосипедах в одну кондитерскую. В этом магазинчике до сих пор продаются леденцы по одному центу, прекрасно известные моему отцу и дяде, которые в детстве работали в кондитерской своего отца в Бруклине, – твердые карамельки, Atomic Fireballs, Root Beer Barrels, Mary Janes и Smarties. Они служили наградой за трехкилометровую поездку, становясь еще слаще от проникновения на вражескую территорию, в квартал, где проживало несколько подростков-антисемитов, которые постоянно пытались сбить нас с велосипедов, если удавалось нас поймать.

Как и в любой другой кондитерской того времени, в нашей имелась буфетная стойка. На открытом гриле шипели гамбургеры, как пел в одной из своих песен Чак Берри. Самыми вкусными были разные виды сладкой газировки. Готовились эти напитки не заранее, а только по заказу и подавались в причудливо изогнутых стаканах, хранящихся в серебряных подставках. Буфетчик тонкой струйкой наливал немного сиропа для кока-колы, а затем добавлял сельтерской воды и перемешивал. Я считал, что мне несказанно повезло, когда он наливал чуть больше сиропа, чем обычно. Тогда на дне стакана оставался сладкий осадок со вкусом колы, который я высасывал через соломинку.

Для меня, как и для любого насквозь пропитанного сахаром любителя газировки, горьковатость пива казалась раздражающей, словно резкая пощечина вкусовым рецепторам. Мой приятель Аллен жил по соседству, его отец частенько потягивал эль Ballantine по вечерам. Однажды, когда он куда-то отлучился на минуту, я отхлебнул глоток. Вместо ожидаемого сладкого сахарного вкуса у меня во рту взорвалась зернистая горечь. Для вкусовых рецепторов мальчишки – мне тогда было одиннадцать – это оказалось настоящим ударом. Но потом я привык. И к шестнадцатому дню рождения полюбил этот напиток, в особенности в социальном контексте незаконного употребления пива вместе с друзьями.

Да, мне нравилось пить. Я знал, что это незаконно и не дозволяется. И я держал это в секрете, было неразумно сообщать родителям, что я собираюсь попить пивка с друзьями. Тем не менее демаркационная линия проводилась не так жестко, как сегодня. Летом я работал на кухне детского лагеря в Вермонте. Каждую субботу вожатые, преимущественно в возрасте от восемнадцати до сорока, устраивали вечеринку, куда приглашали и нас, работников кухни, пятнадцати, шестнадцати, семнадцати лет. Там нередко наличествовал бочонок пива, и нам всегда предлагали его попробовать. И я писал пивные обзоры для школьной газеты. Если администрация школы и летнего лагеря не выказывала никаких возражений, то что здесь плохого? Я не притворялся, что не люблю пиво.

Должен заметить, что, как бы мне ни нравился легкий кайф от пары бутылок пива, напиваться мне было не по нутру. Все просто: мой первый опыт головокружительного, дезориентирующего вращения комнаты, пока я пытался поспать, и маета похмелья, сопровождающаяся дикой головной болью и сухостью во рту, отвратили меня от злоупотребления алкогольными напитками.

Я пришел к выводу, насколько позволяло мироощущение подростка, что у меня нет предрасположенности к зависимостям. Некоторым моим друзьям не удавалось не напиваться до беспамятства, но я всегда знал, когда нужно остановиться. Меня никогда особо не привлекали сигареты, хотя в период увлечения Богартом появилась показная любовь к «Честерфилду» без фильтра. Случалось, я становился перед зеркалом, пытаясь определить, какой способ держать сигарету смотрится круче всего. Мною был опробован стиль Богарта – два пальца сверху, большой палец снизу, также весьма популярный в фильмах времен Второй мировой войны. Был также женственный стиль рафинированного британского рокера, ладонью ко рту, когда сигарета просунута между указательным и средним пальцами, и стиль Спока: сигарета зажата между средним и безымянным пальцами, противоположность вулканскому приветственному салюту. Но все же я должен признать, что ненавидел сигареты.

Мне исполнилось восемнадцать как раз перед поступлением в колледж, по крайней мере, я теперь мог пить на законных основаниях. Середина 1970-х оказалась не только печальным периодом для причесок и моды, но и периодом упадка для любителей пива вне зависимости от возраста. Большинство местных пивоварен закрылись, поскольку либо вылетели из бизнеса, либо были поглощены крупными компаниями, в результате рынок наводнило жидкое безвкусное варево. На тот момент культовым пивом на Восточном побережье считалось пиво марки Coors. На востоке оно не продавалось, и по некоторой причине с этой маркой ассоциировался актер Пол Ньюман, по странному стечению обстоятельств связавший свою невозмутимую левоцентристскую персону с продуктом, который принадлежал семье с радикально правыми взглядами. Если прислушаться к рекламе, вещающей о прохладных родниках Скалистых гор, то можно представить, как пьешь нечто редкой чистоты. Однажды зимним вечером мы с друзьями каким-то образом стали обладателями упаковки из шести бутылок Coors, которую спрятали в куче снега. Мы представляли, что пьем чистейшее, прохладнейшее, свежайшее пиво из всех существующих. Но я при этом так и не понял, из-за чего весь сыр-бор. Я знал, что Coors такое же скучное и безвкусное, как и любое другое пиво.

Оглядываясь назад, я счастлив и изумлен тем, что меня так заботило, как пахнет и какова на вкус еда. Подростком я не был слишком разборчив. Не ходил по дорогим ресторанам, и, несмотря на «Allard», у меня не сформировалось пристрастие к французской кухне. Зато помню, как впервые попробовал свежее яйцо, когда однажды летом навещал друга на острове Мартас-Виньярд. Яйца несла курица, живущая в соседнем дворе. Желток имел насыщенный теплый желтый цвет, и, когда яйца разбивали, они приобретали такую же глубокую желтизну. Отправляя в рот вилку, ты понимал, что никогда раньше не пробовал настоящие яйца. Глубина, богатство, насыщенность и легкость одного лишь укуса затмевали любое известное мне блюдо из яиц. Потому что эти яйца были свежие и настоящие, а не коммерчески «обогащенные» желательными характеристиками, которые не имели ничего общего со вкусом.

Поскольку дело происходило в 1970-х, в школе и колледже я выкурил свою порцию марихуаны. Эксперимент – это было наше кредо. Мною двигала