Читать книгу - "Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - Юн Эльстер"

Слабая теория коллективной рациональности основывается на слабой теории индивидуальной рациональности: индивидуальные предпочтения, служащие исходными данными для общественного выбора, должны в ней обладать лишь свойствами формальной непротиворечивости, о которых говорилось в I.2. Теперь я хочу рассмотреть возражение, что понятая таким образом политика может оказаться в ситуации из разряда «ерунда на входе, ерунда на выходе», если индивидуальным предпочтениям не хватает сущностной рациональности.

В рамках теории общественного выбора и связанных с ней подходов^[73] коллективная рациональность состоит в согласовании или агрегировании индивидуальных предпочтений, то есть она призвана мешать индивидам ставить друг другу подножки или выбрасывать мусор друг у друга на заднем дворе. Сущностная рациональность индивидов, равно как и моральность их предпочтений, никогда не проблематизируется. Без сомнения, есть веские основания не ставить их под вопрос. Теория общественного выбора зиждется на посылке о суверенности гражданина, как и экономика благосостояния – на посылке о суверенности потребителя. Государство – в первую очередь государство граждан. У них вполне могут иметься предпочтения, которые философ нравов сочтет эгоистическими, враждебными, разрушительными, конформистскими или преходящими, однако с его стороны было бы недопустимой цензурой ограничивать их в выражении предпочтений. Согласно этому доводу никто лучше самих индивидов не знает, что для них есть благо, и оно проявляет себя в их предпочтениях. Стало быть, единственная задача государства состоит в создании механизма, позволяющего индивидам выражать свои предпочтения в отношении целого ряда общественных устроений, а не только в отношении множества вариантов, которые входят в частную сферу их действий. Такой механизм в итоге работает более или менее удовлетворительно. Проблемы, о которых говорилось в конце предыдущего раздела, предположительно могут воспрепятствовать реализации коллективной рациональности. Но нельзя обосновать иной порядок принятия социальных решений. В частности, будет неоправданно игнорировать предпочтения конкретных людей или предпочтения некоего типа.

Во многих контекстах эти аргументы действительно говорят сами за себя, но я не считаю их решающими. Они покоятся на двух неявных предпосылках: что единственной альтернативой агрегированию предпочтений является цензура и что цензура однозначно неприемлема. Обе посылки легко оспорить: во-первых, политическая система может быть заточена на выполнение задач по изменению, а не агрегированию предпочтений; во-вторых, самоцензура не столь предосудительна, как патерналистская цензура. Прежде чем я разовью мысль, позвольте заметить, что в дальнейшем я не буду сосредотачиваться на различии между моральностью и рациональностью в широком смысле. Разумеется, во избежание противоречий мне следовало бы рассмотреть по отдельности способность политических систем создавать или как-то еще поддерживать рациональные предпочтения в широком смысле и аналогичную способность применительно к этическим предпочтениям, однако я не в состоянии вдохнуть жизнь в это различие.

Я не буду много говорить о самоцензуре как способе фильтрации или расшатывания предпочтений^[74]. Теоретически индивид или коллектив могут решить в будущем не включать некоторые виды предпочтений в исходные данные процесса общественного выбора, но есть несколько возражений против реализации такого подхода на практике. Во-первых, зачастую он слишком обременителен. Если, например, кто-то хочет исключить садистские предпочтения, то гораздо проще убрать из множества допустимых решений альтернативы, ранжируемые садистом выше всего. Аналогично, если возникает желание исключить не в меру любопытные или докучающие предпочтения, нужно просто убрать некоторые варианты из процесса общественного выбора и оставить их на долю заинтересованных индивидов^[75]. Возможны ситуации, в которых уместной покажется фильтрация самих предпочтений, – когда выбор имеет чисто политический характер и высоко ранжируемые альтернативы сами по себе непредосудительны, – однако, по всей вероятности, таких случаев не так уж много и они не столь важный^[76]. Как бы то ни было, указанный подход спотыкается об общую трудность, связанную с определением того, когда именно индивиду или сообществу позволительно взять на себя предварительное обязательство так, чтобы в дальнейшем они не могли передумать^[77].

Гораздо важнее – и в теории, и на практике – идея, что главной задачей политики должна быть трансформация предпочтений, а не их агрегирование. С этой точки зрения ядро политического процесса составляет публичная и рациональная дискуссия об общем благе, а не обособленный акт голосования в соответствии с частными предпочтениями. Политике следует стремиться к единодушному и рациональному консенсусу, а вовсе не к оптимальному компромиссу между непримиримыми интересами. Форум нельзя марать принципами, которыми регулируется рынок, а коммуникацию нельзя путать с торгом. Исходя из этих противопоставлений, легко понять, каких авторов я имею в виду. Список включает Руссо и Гегеля, Ханну Арендт и Юргена Хабермаса. Сильно отличаясь друг от друга во многих отношениях, они тем не менее сходятся на необходимости вычищения частных, эгоистических или идиосинкратических предпочтений посредством открытых и публичных дебатов. Далее я реконструирую теорию коллективной рациональности в широком смысле, основываясь на произведениях этих и других авторов, а затем набросаю некоторые возражения против нее. Эти возражения не следует понимать как аргументы против теории, понятой в идеальном смысле, как «теории строгого согласия» у Ролза^[78]. Скорее, мне хотелось бы указать на некоторые практические препятствия, с которыми можно столкнуться на пути из одной точки в другую. Однако некоторые из возражений могут уходить довольно глубоко. И все-таки следует четко оговорить, что во многом я идентифицирую себя с этой теорией и попытки сыграть роль адвоката дьявола задуманы как шаг к тому, чтобы ее укрепить, а не разрушить.