Читать книгу - "Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех - Франко Нембрини"

«Высшие твари» — это мы, люди. Из всех творений именно человек — то творение Божие, которому дано увидеть в этом мире «след вечной Силы», то есть знак Тайны, лежащей в основе всего. Подчеркивая, что «все в мире неизменный / Связует строй», Беатриче простыми словами говорит о возможности постичь закон природы.

Здесь интересно отметить, что древние греки, какие бы гениальные изобретения им ни принадлежали (они совершали невероятное с научной точки зрения, например, научились измерять радиус Земли или размер Луны), не имели представления о едином законе природы, объединяющем все сущее, о том, что «все в мире неизменный / Связует строй».

Ньютон, открыв закон всемирного тяготения, впервые выразил математически умозаключение Данте о том, что «Все в мире неизменный / Связует строй; своим обличьем он / Подобье Бога придает Вселенной». Для того, чтобы допустить такую возможность, то есть возможность существования единого порядка, связывающего все явления, единого физического закона, необходимы четкие представления о Божественном и о творении. Не случайно современная наука зародилась на христианском Западе — сейчас тому появляются многочисленные доказательства, основанные на исследованиях, проведенных некоторыми учеными за последние десятилетия, — а не в Индии или Китае, где бытуют принципиально иные представления о Божественном.

Нембрини: Вот это ты должен объяснить поподробнее. Я вырос, слыша от учителей, даже самых благонамеренных, противоположное тому, что утверждаешь ты. Меня учили, что современная наука возникла в противовес средневековой тьме и религиозности и, более того, что, по словам главного представителя Просвещения и рационализма, наука смогла возникнуть, только выйдя из состояния несовершеннолетия (я цитирую Канта^[313]) по отношению к господству Церкви, к богословской доктрине, к этому Богу, угнетающему человека. Ты же сознательно переворачиваешь с ног на голову эти идеи, которыми мы сызмальства напичканы. Ты говоришь, что наука родилась из христианства, а не в тот момент, когда она освободилась от христианства.

Берсанелли: Я считаю, что начальный этап истории науки описывается в очень искаженном виде, и сейчас это признается на самом высоком уровне, то есть самими учеными. Например, американский исследователь Эдвард Грант написал книгу^[314], нашедшую много последователей, в которой развенчивает этот стереотип. Это не опровергает тот факт, что в истории были сложные моменты — возьмем в качестве примера случай с Галилеем, — когда вырабатывающийся научный метод был настолько взрывным, что выбивал из колеи. Но все же именно определенное представление о природе и о Божественном породило рациональную категорию, которая привела к формулировке метода и идеи научного закона. Невозможно представить себе подобное, например, в буддистской культуре или любой другой пантеистической куль туре, в которой действительность не представляется упорядоченной структурой: там никто не мог бы сказать, что «Лучи Того, Кто движет мирозданье, / Все проницают славой и струят / Где — большее, где — меньшее сиянье» или «все в мире неизменный / Связует строй». Для формирования такого представления нужен Бог, создающий нечто отличное от Себя и несущее Его отпечаток, сохраняющее «след вечной Силы» в устройстве и гармонии связей, объединяющих все сущее.

С другой стороны, такая позиция сегодня проявляется, потому что любопытство человека перед лицом природы, заставляющее его задавать вопросы, вызвано не чем иным, как религиозным чувством, желанием постичь порядок, лежащий в основе всех вещей: это часть нашего современного опыта, а не только историческое явление. Но этот опыт уходит корнями в христианскую традицию, в идею Бога, желающего, чтобы существовали все вещи и каждая отдельная вещь в ее самобытности.

Вернемся к Данте. Он продолжает так: