Читать книгу - "Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт"

Такой подход, иногда называемый геноцентризмом или взглядом с точки зрения генов, стал мишенью яростной, хотя по большей части ошибочной критики. Например, часто говорят, что геноцентризм – это, по сути, «редукционизм». В хорошем смысле слова «редукционизм» так и есть. Это значит, что геноцентризм отрицает существование небесных крючьев и настаивает на том, что всякий подъем в Пространстве Замысла должен совершаться при помощи подъемных кранов. Но, как мы видели в третьей главе, иногда люди, говоря «редукционизм», подразумевают «редукцию» всякой науки или всех объяснений к некоему наиболее фундаментальному уровню – молекулярному, атомному или субатомному (однако у этого вида редукционизма, вероятно, никогда не было приверженцев, ибо он очевидно нелеп). В любом случае в этом смысле геноцентризм совершенно не является редукционистским. Что может быть менее похоже на редукционизм (в этом смысле слова), чем объяснение присутствия, скажем, конкретной молекулы аминокислоты в конкретной точке конкретного тела с помощью отсылки не к каким-либо иным явлениям молекулярного уровня, но, скорее, к тому факту, что это – тело особи женского пола, принадлежащей к виду, для представителей которого характерна продолжительная забота о потомстве? С точки зрения генов явления объясняются через сложные взаимодействия долгосрочных и широкомасштабных экологических феноменов, продолжительных исторических тенденций и явлений местного, молекулярного уровня.

Естественный отбор – это не сила, «действующая» лишь на одном уровне – например, на молекулярном, в противоположность популяционному или организменному. Естественный отбор возникает потому, что сочетание всевозможных событий разного масштаба имеет конкретный результат, который можно описать статистически. Синий кит стоит на грани вымирания; если вид исчезнет, то в Библиотеке Менделя больше не будут появляться актуальные копии ряда особенно великолепных книг, которые практически невозможно заменить, но фактор, лучше всего объясняющий, почему с лица Земли исчезают эти характерные хромосомы или собрания последовательностей нуклеотидов ДНК, может быть вирусом, каким-то образом напрямую атаковавшим механизм воспроизводства китовой ДНК, сбившейся с пути кометой, в совершенно неподходящее время обрушившейся на землю рядом со стадом сохранившихся особей, или неумеренной телевизионной рекламой, из‐за которой любопытные катастрофически влияют на брачное поведение китов! Каждое эволюционное событие всегда можно описать с позиции генов, но еще важнее вопрос, часто ли подобное описание может быть всего лишь ведением отчетности (объясняющим столь же мало, как ведение на молекулярном уровне счета при игре в бейсбол). Уильям Вимсатт⁵⁶⁷ ввел понятие «отчетности» для описания того не вызывающего разногласий факта, что гены представляют собой склады информации о генетических изменениях; является ли геноцентризм всего лишь ведением отчетности, остается предметом споров, но выдвигалось такое обвинение часто⁵⁶⁸. Джордж Вильямс соглашается, что термин уместен, но яростно настаивает на важности ведения отчетности: «Именно представление, согласно которому отчетность велась в прошлом, наделяет теорию естественного отбора предсказательной силой самого важного рода»⁵⁶⁹.

Утверждение, что позиция геноцентризма является наилучшей или наиболее важной, – это тезис не о важности молекулярной биологии, но о кое-чем более абстрактном: о том, на каком уровне в большинстве ситуаций можно дать больше всего объяснений. Философы биологии рассматривали этот вопрос с бóльшим вниманием, чем какую-либо иную из проблем эволюционной теории, и дальше всего продвинулись в поисках ответа. Я только что упомянул Вимсатта, а есть и другие; назовем некоторых из лучших: Дэвид Халл⁵⁷⁰, Элиот Собер⁵⁷¹ и Ким Стерельни с Филипом Китчером⁵⁷². Одной из причин, по которой философов притягивает этот вопрос, несомненно, является его абстрактность и концептуальная сложность. Задумываясь над ним, вы скоро оказываетесь перед фундаментальными проблемами: что значит нечто объяснить, что такое обусловленность, что такое уровень – и так далее. В современной философии науки это – одна из наиболее привлекательных областей; ученые с уважительным вниманием следят за коллегами-философами и вознаграждаются компетентными и хорошо изложенными аналитическими работами и философскими аргументами; в свою очередь, ученые отвечают на это собственными дискуссиями, имеющими далеко не прозаическое философское значение. На этих нивах созрел богатый урожай, и мне сложно сменить тему, не введя читателя должным образом в обсуждаемые тонкости; это еще сложнее сделать потому, что у меня есть сформировавшееся мнение о том, где в этих спорах таится истина; но у меня – иные планы, которые, как это ни забавно, предполагают, что эти дебаты следует лишить накала. В их ходе обсуждаются замечательные научные и философские проблемы, но, чем бы ни кончилось дело, ответы не приведут к страшащим некоторых результатам. (Об этом мы поговорим ниже, в шестнадцатой главе.)

Соблазнительная игра повторений и отражений в эволюционных объяснениях является для философов достаточным основанием, чтобы повнимательнее приглядеться к дискуссии о единицах отбора; но есть тому и другая причина, и это, несомненно, мысль, с которой началась данная глава: геноцентрическая позиция внушает людям тревогу по тем же соображениям, что и преданность Чарльза Уилсона «Дженерал моторс». Люди хотят сами управлять своей судьбой; они считают, что сами принимают решения и одновременно получают от них пользу, и многие опасаются, что дарвинизм (в виде геноцентризма) подорвет их уверенность на этот счет. Они склонны считать нарисованную Докинзом яркую картину: организмы, являющиеся всего лишь носителями, созданными, чтобы передать стайку генов будущим носителям, – интеллектуальным посягательством и насилием. Так что, рискну предположить, одна из причин, по которой так часто точку зрения организма или группы восхваляют как достойную альтернативу позиции гена, состоит в никогда не озвучиваемой мысли, что мы – организмы (и живем группами, имеющими для нас значение) и не желаем, чтобы наши интересы подчинялись чьим-нибудь еще! Иными словами, моя догадка состоит в том, что нас не тревожило бы утверждение, что сосны или колибри являются «всего лишь механизмами выживания» для своих генов, если бы мы не понимали, что отношения между нами и нашими генами ничем не отличаются от их отношений с их генами. В следующий главе я намерен утолить эту печаль, показав, что на деле все иначе! Наши отношения с нашими генами существенным образом отличаются от отношений, возникающих у любого иного вида, поскольку Мы – это не просто мы как вид. Это позволит нам совершить решительный шаг и избавиться от беспокойства, связанного со все еще интригующей нерешенной концептуальной проблемой единиц отбора. Но прежде чем я приступлю к разгадыванию этой загадки, следует убедиться, что мы вполне понимаем, в чем состоит связанная с ней угроза, – а также прояснить несколько распространенных ошибочных представлений.