Читать книгу - "Откуда берутся деньги, Карл? Природа богатства и причины бедности - Елена Котова"

Собственно, в России ничего и никогда ниоткуда не росло, а всегда только насаждалось. Ленин насадил пролетарское равенство, а через 70 лет после этого Ельцин заново насадил капитализм.

Во времена Ленина капитал охватывал в России гораздо более ограниченное экономическое пространство, чем в странах Атлантики. Реформы начались только в конце XIX века. Накопление капитала шло, но медленно, капиталу не хватало той самой мобильности факторов производства, о которой писал Маркс.

Главное препятствие — привязка крестьянина к земле до 1861 года крепостным правом, а после его отмены — общиной. Капиталу было сложно дотянуться до рабочей силы, копившейся в деревне.

Нищета миллионов крестьян, запертых в деревне, казалась российским «мыслящим и образованным» меньшим злом, чем капитализм, который в красках описал Маркс. Заперты — так это и неплохо, иначе шатались бы бродягами по дорогам, тыча в глаза «мыслящим» свой пауперизм и вынуждая их что-то с этим делать. А в общине жизнь крестьян организована. Растят зерно и скот, гарантированно платят подати, ведь в общине круговая порука. Община сама платит подати за своих членов, а уж как там внутри крестьяне разбираются, кому сколько платить — дело десятое.

Капитал в России стал развиваться фантастическими темпами, когда усилиями реформаторов — Витте, а за ним Столыпина — он получил для этого хоть какой-то простор. Это и пугало «мыслящих». А Ленин спекулировал на этом страхе.

В отсталой России, доказывал он, революция еще более актуальная затея, чем в передовой Англии. На самом деле в то время в России капитал просто еще не набрал мощи, чтобы самостоятельно разрешать свои противоречия. Но Ленин в эту сторону и не глядел, такой путь ему совершенно не нравился. Ему нравилась революция. Он вербовал сторонников, убеждая их, что революция поднимет страну в разряд передовых. «Дело буржуазии, — писал Ленин, — развивать тресты, загонять детей и женщин на фабрики, мучить их там, развращать, осуждать на крайнюю нужду. Мы не "требуем" такого развития, не "поддерживаем" его, мы боремся против него. Но как боремся? Мы знаем, что тресты и фабричная работа женщин прогрессивны. Мы не хотим идти назад, к ремеслу, к домонополистическому капитализму… Вперед через тресты и пр. и дальше них к социализму !»^[9]

Видя, насколько ужасна жизнь основной массы народа — крестьянства, Ленин вполне цинично рассчитал, что революционность «низов» — пусть не пролетариата — существенно выше, чем в передовых странах.

А тут еще и война… О соблазне простого ленинского решения всех проблем чохом хорошо написал российский публицист Л. М. Млечин: «Осенью 1917 года он [Ленин] обещал России именно то, о чем мечтало большинство населения. Одним мир — немедленно. Другим землю — бесплатно. Третьим — порядок и твердую власть вместо хаоса и разрухи, наступивших после Февральской революции. И всем вместе — устройство жизни на началах равенства и справедливости. Сопротивляться притягательной силе этих лозунгов было немыслимо»^[10].

Верил ли Ленин, что, отобрав фабрики, деньги и землю у промышленников, банкиров и помещиков, можно всех немедленно осчастливить? Думаю, на «осчастливить» ему вообще было плевать. Ему нужно было поставить народ под свои знамена, раздавая заведомо невыполнимые обещания.

Что было дальше — известно. Ленин за ценой не стоял. Всего одна его телеграмма — в Саратов: «…Советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты. 10 сентября 1918 г.»^[11]. Такого рода телеграммы летали сотнями.

Может, это было временной необходимостью военного времени? Маркс же не отрицал, что диктатуре пролетариата капиталисты будут сопротивляться. Это навряд ли: гибкий и циничный вождь ковал официальную доктрину страны: «…Суд должен не устранить террор… а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас»^[12]. И это уже после войны, в 1922 году.

Мало кто умел так ловить настроение масс и так безбоязненно и беспринципно, по обстоятельствам, менять свою политику — иногда на прямо противоположную. Как выразился тот же венгерский философ Лукач: «Ленинизм — это приспособление марксизма к решениям очередного пленума ЦК»^[13].

В 1921 году Ленин писал: «…Крестьяне далеко не все понимают, что свободная торговля хлебом есть государственное преступление. "Я хлеб произвел, это мой продукт, и я имею право им торговать" — так рассуждает крестьянин, по привычке… А мы говорим, что это государственное преступление»^[14].

А вот это уже бесстыдство. Запрещать мелкому производителю считать своим товар, который он произвел своими руками, равно как и деньги, которые он за него получил? Ленину, называвшему себя марксистом, начхать на все законы Маркса об обмене эквивалентов.

Но уже через год он заговорил по-другому. Голод, в который погружалась страна, вынудила его ввести НЭП — новую экономическую политику, по сути снова ввести рынок. Ленин разрешил частное предпринимательство, которое еще годом раньше каралось расстрелом. Обосновал необходимость привлечения иностранного капитала в форме концессий, которые заработали уже после его смерти. Торговцы, ремесленники, предприниматели, почувствовав, что снова приоткрыт путь к деньгам, бросились производить и продавать. Рубль стал конвертируемой валютой.

Пошло восстановление экономики. Это же благо, разве нет? Но вот тут как раз и уместно подчеркнуть, насколько верны естественные законы, открытые Марксом: они приходят в действие, лишь только людям разрешают вспомнить, откуда берутся деньги. Любая степень свободы предпринимателя, любая лазейка для накопления денег ведут к возрождению капитала. Потому что это самая естественная форма материализации человеческого труда.

Капитал? Тот, который революция должна была уничтожить? Опять капитал? Он множил на ноль всю идею диктатуры пролетариата — государства, в котором люди работают не ради денег и достатка, а ради мифического «общего блага». Подхарчившись на усилиях предпринимателей, которые поверили, что им позволят поднять страну из руин, большевики решили, что раз голод отступил, то и хватит вольницы. И задраили все люки и лазейки.

Сталин шел твердым ленинским курсом, не надо ля-ля, что они с Лениным чем-то отличались друг от друга. Он рубил под корень любые признаки возрождения богатства. Расстреливал нэпманов, отбирая в казну их накопления. Раскулачивал в деревне сначала кулаков, которые использовали наемный труд, потом принялся и за середняков — просто зажиточных крестьян, которые, вполне по Марксу, тихо-мирно меняли зерно и молоко на городской ситчик и ботинки. Потому что такие занятия превратят кого-то из середняков снова в капиталистов, а остальных снова в батраков, пролетариев. Все снова пойдет тем же путем, как у всех! Вот уж дудки! За что боролись?! Сталин жаждал превратить страну в передовую, но только снова собственным, снова «особым» путем, утерев нос всем другим передовым.