Читать книгу - "Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова - Борис Носик"

Вилл на склоне горы понастроили, наверно, предостаточно, потому что и баня тут была не одна. На скрещении нынешних бульваров находились Большие Северные термы, но имелись также и термы Восточные – у нынешней площади Марсель Бертело, и термы Южные, они же термы Форума, что на углу нынешних улиц Гей-Люссак и Ле-Гоф. Понятно, что и баням, и виллам нужно было много воды, но по части водопроводов римляне были, как известно, большие мастера: акведук сюда тянулся чуть не от самого нынешнего аэропорта Орли, и остатки его откопали недавно неподалеку от нашего парижского дома – в XIII и в XIV округах.

На нынешней улице Расина, что идет от самого бульвара Сен-Мишель (именно на этом перекрестке подосланный, скорей всего, Коминтерном или ГПУ киллер убил в 1926 году Симона Петлюру), размешался огромный полукруг амфитеатра, обращенного лицом к Сене и уступавшего размерами во Франции разве тому, что красуется поныне в южном городе Ниме.

Это все, впрочем, из области чужих воспоминаний, а также хотя и надежных, но все же гипотез. Из реальных же, отрытых из-под земли римских руин остались парижанам лишь арены Лютеции и упомянутые уже Большие Северные термы на углу бульваров Сен-Мишель и Сен-Жермен. С них и начнем. Термы эти построила то ли в конце II, то ли в начале III века могучая корпорация судостроителей, процветавшая в ту пору (это как раз и было доброе мирное время римского господства – Рах Romana) в славном городе паризиев. В термах и ныне различимы три зала: фригидарий, где сохранились еще арки сводов, зал отдыха, который опирался на восемь консолей в виде корабельного носа (до самого 1820 года они поддерживали висячий сад аббатства Клюни), и, наконец, западный теплый зал, в стенных нишах которого восстановлены ванны и видны подземные топки для нагрева. Когда стоишь перед гигантскими этими руинами, не без труда представляешь себе, что это чудо искусства всего-навсего районная баня. «Что ваш народ? Эти термы и бани – чуда искусства он все растаскал…» – возмущался отрицательный персонаж известного стихотворения Некрасова. Действительно, все, или почти все, растаскал великий парижский народ, сооружая баррикады для защиты от варваров или новые, малоинтересные жилища. Впрочем, в XV веке впритык к термам (а отчасти и на их фундаменте) построен был прекрасный, единственный в своем роде дворец Клюни, в котором жила королева. Дворец цел, он радует глаз: полюбуйтесь им, сидя на скамеечке в сквере Пэнлеве…

Если от Северных бань двинуться к югу по былой римской магистрали – «кардо» (по тому же бульвару Сен-Мишель или по улице Сен-Жак), а потом свернуть на восток по другой, перпендикулярной ей римской магистрали «декумано» (нынешняя улица Факультетов, рю дез Эколь), то выйдешь очень скоро (тут всё недалеко) к улице Монж, еще минут через десять ходьбы – к небольшому зеленому скверику, заготовившему нам один из главных галло-римских сюрпризов. Войдя в его ворота, вы увидите великолепный древнеримский амфитеатр: тридцать пять трибун-ступеней поднимаются одна над другой на стометровую высоту, пятнадцать тысяч зрителей умещались на этих трибунах и кровожадно глазели на овальную (52 на 46 метров) арену, где их потешали и звери, и люди. Клетки для зверей размещались у входов. По сторонам было также девять ниш, улучшавших театральную акустику и служивших для хранения декораций, ибо, как было принято в Галлии, тут были одновременно и цирк, и театр. С восточной стороны амфитеатра располагалась сцена театра. Построен был этот цирк-театр в конце I века нашей эры на краю галло-романского поселения, на том склоне горы, что нависал над рекой Бьевр. Во время варварских набегов на Лютецию в III веке горожане тащили отсюда могучие каменные блоки, создавая крепостные стены на острове Сите. В начале IV века тут возникло нечто вроде некрополя, который тоже был с годами забыт. А в XIV веке, сооружая ров вокруг укрепленной стены времен Филиппа-Августа, строители забросали старые руины землей, и скрытый от глаз древний амфитеатр до самого XIX века оставался забытым. Только в позапрошлом веке были обнаружены следы этого сооружения – на территории Главной компании парижских омнибусов, которую с трудом удалось отсюда выдворить, чтобы начать раскопки. Работы по окончательной расчистке и реставрации памятника предприняты были в конце Первой мировой войны. И вот поднялось над землей великолепное это сооружение I века – арены древней Лютеции, потрясшие самых чувствительных из парижан…

Я часто сижу на этих ступенях и тщетно пытаюсь представить себе, как возбужденно кричали и смеялись пятнадцать тысяч парижских зрителей, восторгаясь каким-нибудь кровожадным зрелищем… Теперь здесь не по-городскому тихо. На ступенях и в садике играют дети. Старики сражаются на арене в излюбленный свой петанк. В обеденный перерыв сюда приходят погреться, отдохнуть – одни закусывают бутербродами, другие целуются…

С запада к арене подступают дома улицы Монж. Вон там, на улице Арены, жил французский писатель Жан Полан, а в этом вот доме, у самого входа в садик, мне приходилось бывать в гостях. Здесь жил (а может, и нынче живет еще) старенький, благородный месье Каннак, хранивший нежную память о своей русской жене Евгении, которая умерла у него на руках от рака несколько лет тому назад. Они познакомились до войны в Берлине, где юная русская эмигрантка Женя жила с родителями, увлекалась русской поэзией, сама писала стихи и посещала кружок молодых русских поэтов. Мэтрами в их кружке молодых были два Володи – Корвин-Пиотровский и Набоков. Как и многие барышни из кружка, Женя была влюблена в романтического гения и аристократа Володю Набокова, но ни за что не решалась ему в этом признаться, даже когда он провожал ее как-то раз ночью домой на такси. А вот Вера Слоним решилась – и сама назначила ему ночное свидание у моста в парке. И вышла за него замуж… А потом и Женя тоже вышла – за месье Рене Каннака, а с Владимиром они встретились однажды во время войны: Женя хотела отдать ему свой радиоприемник, чтоб он слушал новости из Лондона… Потом он уехал в Америку и вернулся только через двадцать лет, после успеха своей «Лолиты». Он пришел в гости к Жене, в этот вот дом возле арен Лютеции, и они вспоминали все-все – и Берлин, и поездку на такси, и ту встречу в пустой вилле во время войны. Оказалось, что он помнит даже, какое на ней было в тот день платье. После его смерти Женя написала о нем воспоминания для газеты «Русская мысль», и господин Каннак дал мне все ее черновики. Я уже видел прежде эти заметки, так что в черновиках стал читать только те фразы, что были зачеркнуты. Женя писала, что руки у нее дрожали, когда они стали заворачивать в бумагу радиоприемник… «Ведь я была в него по уши…» – написала она, но потом, не закончив фразу, перечеркнула ее: зачем это газете? Кому нужно знать об этом?

Бедный Володя, бедная Женя, бедные пятнадцать тысяч ревущих в восторге зрителей – где они все нынче? Остались лишь могучие арены, вечный город Париж, набоковские романы да недописанная фраза, перечеркнутая рукой влюбленной женщины.