Читать книгу - "Будущее уже началось. Что ждет каждого из нас в XXI веке? - Брюс Стерлинг"

Школьная жизнь не ограничивается одной учебой. Начальная школа – институт социализации. Она учит детей адекватно вести себя в коллективе. Ребенка не отпустят домой, даже если он усвоил весь материал, запланированный на день. Если бы дело обстояло таким образом, одаренные дети уходили бы из школы уже через час. И могли бы с успехом посвящать свое время тем занятиям, которые дети считают по-настоящему интересными: спорту, мультфильмам и компьютерным играм.

Но какими бы умными ни были дети, их всегда держат в школе до тех пор, пока не прозвенит последний звонок. Это учит их поведению, принятому в крупных бюрократических учреждениях. К тому же в школе их держат под присмотром, чтобы освободить родителям время для работы. Последние, по крайней мере теоретически, уже приобщились к цивилизации. Подразумевается, что их работа проистекает в условиях еще большей регламентации и ограничений, чем жизнь их детей.

По крайней мере, так обстояло дело, когда появились публичные школы. Лично я тружусь в индустрии культуры. Как писатель и журналист, я работаю в основном дома. Мои «рабочие обязанности» расплывчаты и неопределенны: позубоскалить с коллегами, порыться в Сети, прочитать электронную почту, избежать очередного приглашения на конференцию, полистать книги и журналы. Время от времени я печатаю. Мне приходится часто заниматься исследованиями, но моя работа имеет мало общего с рутиной и зубрежкой, типичной для школы. Мне ничего не надо зубрить, и для меня было бы настоящей катастрофой, если бы мне пришлось это делать. Я редко заполняю официальные бланки, никогда не прохожу тестирования и не пишу контрольных.

Моя старшая дочь, напротив, учится в средней школе. В отличие от своего мечтателя отца, она ведет строго ограниченный полувоенный образ жизни. У нее есть форма одежды. Она постоянно заполняет всяческие бланки и пишет объяснительные по поводу опозданий, выстраивается с другими детьми на линейки и ест в громадных общих столовых. Она приходит и уходит по звонку, постоянно находясь под присмотром. Ей уже приходится страдать от массовой паранойи в отношении огнестрельного оружия и часто становиться жертвой нравоучительных проповедей о вреде употребления наркотиков и беспорядочных обменов телесными жидкостями. Моя дочь живет суровой и архаичной жизнью фабричного рабочего. И хотя ей не платят ни копейки за ее усилия, она прекрасно бы справилась с ролью фанатичной клепальщицы Роузи из сороковых.

В американской системе государственного образования присутствует мощный патриотический элемент. Так что моя дочь могла бы прекрасно преуспеть, работая на любой хлопкопрядильной фабрике в Новой Англии времен Ральфа Уолдо Эмерсона. Именно в те дни в Америке начало формироваться общественное мнение по поводу регламентации интеллектуальной жизни страны. Новоанглийская бумагопрядильня была не просто фабрикой. В ее бараках, где была организована тщательная слежка и где чрезмерно пеклись о респектабельности, царила нравоучительная атмосфера, за которой почти не было видно стремительного вращения жужжащих прялок.

Современных школьников заставляют жить по суровым стандартам XIX века. Современные взрослые, добивающиеся успеха в жизни, все время учатся, постоянно повышая свою квалификацию и переходя с одной ступеньки на другую, почти как дошкольники. Детей приучают играть роли статистов в крупных патерналистских бюрократиях. Подобных учреждений уже не существует для их родителей. Когда-то они были распространены повсеместно, эти классические респектабельные конторы: железные дороги, почта, армия старого образца, телефонные, газовые и электрические компании. Учреждения, где практически отсутствовала конкуренция, где все роли были четко расписаны от и до. Образованный ребенок становился лояльным служащим, который мог спокойно сидеть, читать, писать и время от времени вставлять слово – в течение тридцати лет.

Современных школьников готовят к жизни в обществе, которого уже нет. Строго говоря, в моей начальной школе было сделано все, чтобы отвратить меня от моей профессии. Мои повседневные занятия не имеют ничего общего с четко организованной работой в классе. Они больше похожи на деятельность программистов или венчурных капиталистов – легкомысленных служек цифровой экономики. Это люди интеллектуального труда, не имеющие ни постоянного места работы, ни определенных должностей или ролей. Они живут, одеваются и работают, как вечные студенты, не признавая регламентированного рабочего времени. И я, их современник, веду себя точно также. В небольшом техасском городке нефтяников середины XX века, где я вырос, никто и представить себе не мог, что я буду безнаказанно вести подобный образ жизни и даже что-то от этого получать.

Во многом благодаря классическому образованию я просто обожаю свой писательский труд и считаю его восхитительно свободным. В конце концов, я же пишу научную фантастику. Это профессиональное требование – гордиться собственной эксцентричностью. Более того, я живу во время одних из самых быстрых технологических изменений в истории человечества. Когда не реже чем два раза в полтора года объявляют об очередной победе перманентной информационной революции. Такой была главная идея рекламы во время бума Интернета, извергнувшая не меньше эффектных цветных миражей, чем их бывает в палатках поклонников психоделики в Вудстоке.

Но на самом деле, если посмотреть фактам в лицо, я не слишком оторван от жизни. В действительности совсем наоборот. Я время от времени развлекаю читателей дикими идеями, но моя личная жизнь вполне предсказуема и однообразна. Мой головокружительный век высоких технологий далеко не так безумен, как кажется. С точки зрения истории я самый обычный человек, занимающий обычное стабильное положение в обществе.

Мой отец и оба деда считали себя трезвомыслящими консерваторами, твердо стоящими на земле, но их жизнь была гораздо более хаотичной и нестабильной, чем моя.

Я терпеть не могу хвастаться домашним благополучием, так как его в один миг может разрушить автокатастрофа, террористический акт или диагноз врача-онколога. Однако – воспользуюсь одним из преимуществ среднего возраста – сведения из моей биографии говорят сами за себя. В разгар самых бурных в истории человечества технологических изменений я умудрился прожить тихую и спокойную жизнь.

Я зарабатываю на жизнь тем же, что и двадцать лет назад. Я прожил со своей женой больше половины жизни. Я живу в одном городе уже двадцать семь лет. Даже мой адрес электронной почты не меняется вот уже тринадцать лет.

Мой отец родился во время Великой депрессии, охватившей весь мир. Он служил в армии и воевал в Корее. Мне никогда не приходилось голодать. Я ни дня не носил армейской формы. Оба моих деда были техасскими фермерами. Они с трудом сводили концы с концами, переживая трудные времена в результате разорения банков, засух и падения цен на хлеб. Мой банк никогда не разорялся. Я никогда не был банкротом (хотя при моей профессии «свободного» писателя это было бы вполне логично).

Моя жизнь не имеет ничего общего с теми ужасами, которые обычно ассоциируются с XX веком у историков. Я никогда не был депортирован и не сидел в концлагере. Мой город никогда не оккупировали враги и не сотрясали расовые волнения. Меня не обстреливали, не бомбили, не пытались зарезать. Все, что связано с хаосом и социальными потрясениями, кажется мне экзотикой.