Читать книгу - "Война Калибана - Джеймс Кори"

Перегрузка вмяла его в амортизатор. Шли всего на четырех g, но ему даже при одном полном требовался лекарственный коктейль. Прежняя жизнь сделала его дохляком. Пракс, конечно, сознавал влияние слабого тяготения, но больше в отношении ксилемы и флоэмы.[32]Он принимал обычный лекарственный коктейль, поощрявший рост костных тканей при низкой гравитации. Он упражнялся, как предписывали руководства. Обычно. Но в глубине души он всегда считал это глупостью. Он ботаник, он проживет и умрет в знакомых тоннелях, при удобной низкой гравитации — менее одной пятой земной. Зачем бы ему отправляться на Землю? И тем более он не видел причин терпеть перегрузки. Однако сейчас он лежал в геле, словно на океанском дне, взгляд у него мутился, и за каждый вздох приходилось бороться. Неловко вывернув колено, он завопил бы, если бы хватило воздуха.

Другим, наверное, легче. Они к такому привыкли. Они знают, что переживут. А подсознание Пракса вовсе не было в этом уверено. В бедро вонзились иголки: ему впрыскивали новую дозу гормонов и паралитиков.[33]От кончика иглы расходился ледяной холод, его охватила невероятная смесь ужаса и спокойствия. Хрупкое равновесие: стенки сосудов должны быть достаточно эластичными, чтобы не лопнуть, и достаточно прочными, чтобы не смяться. Сознание ускользнуло от Пракса, оставив взамен нечто отстраненное и расчетливое. Кажется, мозг, по-прежнему функционируя, перестал сознавать себя. То, что прежде было его разумом, и теперь знало все, что знал Пракс, помнило все, что он помнил, но уже стало чем-то другим.

В таком напряженном состоянии сознания он взялся за инвентаризацию. Можно ли ему умереть прямо сейчас? Хочет ли он жить и если да, то на каких условиях? Он рассматривал потерю дочери. Потеря приобрела нежно-розовый цвет разбитой морской раковины, а прежде была темно-красной, как засохшая кровь. Красной, как еще не отсохшая пуповина. Он вспомнил Мэй. Как она выглядела. Как радостно смеялась. Она уже не такая. Если жива. А она, возможно, умерла.

Его изуродованный перегрузкой разум улыбнулся. Конечно, губы не отозвались на это движение. Он ошибся. Ошибался с самого начала. Ошибался, когда часами внушал себе, что Мэй умерла. Он-то думал, что закаляет душу, готовит себя к худшему. И был не прав. Он твердил себе об этом, пытался в это поверить, потому что такая мысль давала утешение.

Если она умерла — ее не мучают. Если она умерла — ей не страшно. Если она умерла, то больно только ему, ему одному, а Мэй ничего не грозит. Пракс без удовольствия и без горечи отметил у себя патологическое состояние сознания. Но у него отобрали всю прежнюю жизнь вместе с дочерью, его чуть не уморил голодом каскадный эффект, добивавший Ганимед, в него стреляли, он столкнулся лицом к лицу с нечеловеческой машиной убийства, его ославили на всю Солнечную систему как домашнего насильника и педофила. Все это — не причина сохранять рассудок трезвым. Да и не поможет ему здравомыслие.

В довершение всего страшно болело колено.

Где-то далеко-далеко, там, где еще существовали свет и воздух, что-то трижды прогудело, и гора свалилась с его груди. Приходить в себя было все равно что всплывать со дна.

— Эй, вы, — заговорил по системе общей связи Алекс, — будем считать это обедом. Даю пару минут, чтобы отлепить кишки от хребтов, и встречаемся на камбузе. У вас всего пятьдесят минут, не теряйте времени даром.

Пракс глубоко вздохнул, выдохнул сквозь зубы и сел. Все тело словно избили до синяков. Ручной терминал уверял его, что тяга — всего треть g, но по ощущениям было и больше, и меньше. Когда он перекинул ноги через край койки, колено влажно хрустнуло. Пракс стукнул пальцем по терминалу.

— Не уверен, что удержусь на ногах, — сказал он. — Что-то с коленом.

— Держись, док, — ответил ему голос Амоса. — Зайду гляну. Я здесь больше всего похож на медика, если не считать медицинского отсека.

— Главное — не припаяй ему чего лишнего, — посоветовал Холден.

Динамик умолк. Чтобы скоротать ожидание, Пракс принялся читать входящие. Длинный список не умещался на экране, но так со дня той передачи. А вот темы сообщений изменились.

«Насильники над детьми заслуживают мучительной смерти».

«Не слушайте ненавидящих вас».

«Я вам верю».

«Мой отец тоже делал это со мной».

«Обратись к Иисусу, пока не поздно».

Пракс не открывал писем. Он ввел в поисковик свое имя и имя Мэй. Семь тысяч найденных упоминаний. На Николу нашлось всего пятьдесят.

Когда-то он любил Николу — или думал, что любит. Он ничего в жизни так не хотел, как секса с ней. Он говорил себе, что тогда были хорошие времена. Они вместе проводили ночи. Мэй вышла из тела Николы. Он все никак не мог поверить, что это драгоценное, главное для него существо — часть женщины, которой Пракс, оказывается, совсем не знал. Он был отцом ее ребенка, но не знал женщину, которая записала то обвинение.