Читать книгу - "Дагги-Тиц - Владислав Крапивин"

Лодька снова будто раздвоился. Один замороженно сидел сидеть в кресле, а другой (тот, которого «кто-то» дергал за ниточки), сказал ему: «Так и будешь сидеть? Ты же знаешь, где лежит это…»

Лодька знал. Приклеилась к спине липкая жутковатость, но ниточки двигали им уверенно и безошибочно.

«Он же ни о чем не догадается. Это же всего щепотка…»

Двигаясь, как деревяшка с шарнирами, и в то же время словно глядя на себя со стороны, Лодька встал, с натугой отодвинул от стеллажа диван (дохнуло пылью и шерстью пледа). Выдвинул на свет знакомую квадратную корзинку. Откинул скрипучую крышку.

Коробка с пропарфиненными боками и черной надписью «Сокол» лежала сверху. Лодька отогнул скользкий клапан. Ладони были потными, пальцы вздрагивали, но он не замедлял движений. Вот они, серые чешуйки бездымного пороха.

«Ведь всего щепотку…»

Вот идиот! А во что насыпать-то?

Лодька отчаянно зашарил по карманам. Нащупал мятый сложенный листок. Это было письмо Стаси — Лодька, в тот раз, когда прочитал его, положил в карман и забыл… Непослушными пальцами Лодька свернул бумажный желобок — вроде того, что делают курильщики, сворачивая самокрутку. Бумага дрожала, как на ветру. Лодька сцепил зубы. «Не трясись, раз уж взялся…» Он осторожно нагнул коробку над письмом, тряхнул. Серая струйка с шуршаньем скользнула в бумажный изгиб… Ну вот и все! Не мортиру же заряжать! Он завернул бумажный фунтик, сунул в карман, прижал карман к бедру, словно крохотная выпуклость могла всем на свете преступно броситься в глаза. А дальше — коробку в корзину, корзину — за диван, диван — на место. Вот… Сердце резиново толкалось под ребрами. Всё? Все… Удивительно, что в эти минуты не стукнула входная дверь, не раздались шаги, никто не спросил грозным голосом: «А что это ты делаешь?! (хотя казалось: это должно обязательно случиться).

Лодька опять сел в кресло. Люди и звери на снимках смотрели так, будто ничего не заметили. А часы, как оказалось, после боя отстучали всего две минуты… Удивительно, как мало времени надо для свинского дела…

«Но никто же про это дело не узнает! Всего щепотка…»

Лодька встал. Мысленно тряхнул себя и привел нервы в порядок. Правда, казалось, что фунтик с порохом жжет сквозь карманную подкладку бедро, но это именно казалось. Лодька наугад выдернул со стеллажа книгу. Это был том с африканскими романами Жаколио, до сих пор Лодькой не читанными. Вот и хорошо… Лодька принес из прихожей, из стопки со старыми газетами, «Тюменскую правду» недельной давности, завернул в нее книгу. Потом оторвал клок, нашел на столе карандаш, написал на газетном поле: «Я был и взял Жаколио. Л.»

Теперь все получалось абсолютно как полагается: он, Лодик, приходил за книгой. Сразу стало спокойнее.

Снаружи Лодька снова запер дверь, положил на карниз ключ. На грядке с георгинами возилась Эмилия Львовна, недружелюбная сестра фотокорреспондента Гольденштерна.

— Здрасте. Я заходил к Льву Семеновичу, взял почитать книгу, — на всякий случай скал ей Лодька. Эмилия Львовна не ответила, только глянула подозрительно (или так показалось?). Ну и пусть смотрит, бумажный пакетик в глубоком кармане все равно не доступен ее взгляду…

Выстрелы

На Стрелке все было так, словно прошло пять минут. И пистолеты по-прежнему лежали рядышком на плахе. Лодька увидел их, и опять застонало внутри. Но он задавил этот стон, деловито подошел к дровяному штабелю, затолкал между поленьями завернутую книгу — чтобы никто не любопытствовал, не лапал. Вернулся к колоде и резко сказал:

— Цурюк, дай спички!

Тот хлопнул губами и протянул коробок.

Лодька при общем молчании вытряхнул спички на колоду, а в коробок осторожно (и без дрожания пальцев) насыпал из бумаги порох. Мелькнула мысль, что он сыплет собственную гибель, но Лодька снова сжал в себе страх, как скользкого, норовящего вырваться зверенка.

— Ну? Этого хватит?

Все сошлись у колоды.

— Этого хватит на три дуэли, сказал Шурик Мурзинцев осторожно, словно он был хирург и предстояла операция.

А Лодька глянул на Борьку: неужели ничуть не боится? У того оттопырилась нижняя губа и на ней блестели пузырьки, но глядел он с храброй усмешкой. А пузырьки на губе ничего не доказывали. Они появлялись и тогда, когда Борька собирался аппетитно закусить…

— Ну, что? Начинаем? — сказал с бодростью Лешка Григорьев (хотя за бодростью, кажется пряталась нерешительность).

«Господи, а ему-то зачем это надо?»

— Конечно! Чего тянуть! — быстро откликнулся Вовка Неверов. — И так сколько времени потеряли…

— Не ври! Я быстро обернулся, меньше часа, — огрызнулся Лодька. Он чувствовал: Фоме все это надо, чтобы отомстить ему, Севкину, за прошлогодний случай, за выброшенный нож (ох, но это же было вечность назад!).

— Я не про тебя, а вообще, — примирительно отозвался Фома.

— Ну-ка, все назад! — приказал Лешка. — Давайте, давайте, пять шагов от плахи. Нельзя торчать под рукой, когда секунданты заряжают…

И все послушались, разом отошли. Славик Тминов — дальше всех, хотя он-то, конечно, думал, что все происходящее — игра…

Лодька с пяти шагов хорошо видел, как Лешка и Шурик отмерили на бумажке равные щепотки, всыпали их в стволы. Потом разорвали Стасино письмо пополам (он не спорил), скатали тугие шарики, забили эти пыжи проволочным шомполом в пистолеты. Все делалось в такой тишине, что слышно было дыхание каждого.

«А ведь может случиться, что через минуту тебя не будет», — словно сказал кто-то Лодьке со стороны. И он мысленно взвизгнул, и обругал этого «кого-то» и себя такими словами, которых никогда не произносил вслух даже наедине с собой… А молчание продолжалось, и чудилась в нем печальная и зловещая торжественность… Но вдруг торжественность эту пробили короткий вопль и удар о землю.

Оказалось, загремел с поленницы Костик Ростович. Он сверху наблюдал, как готовится оружие, тянулся, тянулся и потерял равновесие. Теперь он лежал на животе, раскинув руки-ноги и прижавшись щекой к травинкам — словно прислушивался: все ли в нем уцелело? Сверху на спину бедняге упал сосновый круглячок, но Костик не пошевелился.

Его рывком на ноги, встряхнули. Лешка спросил:

— Живой?

— Ик… кажется да, — кивнул Костик. И добавил, помотав головой: — Да ни шиша, все в норме… — При этом воспитанный мальчик сказал даже не «ни шиша», а более конкретно (видимо с великого перепуга).

Ну, раз так, значит для паники нет причин. Короткая штанина Костика была разодрана, ниже ее багровел изрядный кровоподтек, от него бежала по ноге к белому носку тонкая брусничная струйка. Но штаны добрая мама Костика зашьет, носочки выстирает и даже не побранит милого сына, а лечить всякие синяки и ссадины в компании умели всегда. Славик Тминов привычно выбрал на краю стрелки крупные подорожники, обмакнул в бочку с дождевой водой, налепил Костику на ногу.