Читать книгу - "Тайна графа Эдельмута - Анжелина Мелкумова"

— Ваше сиятельство, она серьезно больна…

* * *

Это случилось внезапно. Еще утром — когда все сидели у костра, ели лепешки, радовались счастливому раскрытию тайны графа Эдельмута… — она радовалась вместе со всеми. Правда, есть не хотелось, и в ушах назойливо звенело… какое-то время спустя она почувствовала, что ее знобит.

Конечно, Эвелина не обратила на это внимания. Все утро она не сводила восторженного взгляда со своего отца, слушала торжественные речи Бартоломеуса и полные восхищения вопли Марион и Пауля. Однако знобило все сильней… разговоры уносило куда-то в сторону… в голову прокралась свинцовая тяжесть — и потянула вниз.

«Ваше сиятельство выглядит не ахти», — заметил Бартоломеус, усаживая ее на лошадь.

Эвелина поспешила его тогда разубедить: «Я вся сама не своя. Я так разволновалась, я все еще не могу поверить…»

Бартоломеус кивнул.

В пути Эвелина выспалась и почувствовала себя много бодрее. Правда, голоса Бартоломеуса и графа Эдельмута доносились как из тумана, и все вокруг было нереально — будто во сне… Слабость нахлынула внезапно — настигнув ее на ступенях трактира, где отец собирался отобедать…

— Ну так как, вашему сиятельству все не лучше? — Из тумана выплыло лицо Бартоломеуса. Он имел привычку смотреть не улыбаясь и в упор — как будто выискивая в глазах собеседника ответы на свои вопросы.

Но у Эвелины не было никаких ответов. И ей было не лучше. Застонав, она отвернулась…

С этих пор время потекло прихотливо: то медленно, тягуче… то бешеными скачками. Озноб не прекращался, она то впадала в темноту, то снова выплывала в светлый кисельный туман.

И всякий раз в тумане маячила голова Бартоломеуса, одна из ее самых любимых — со светлыми курчавыми волосами и горбатым носом. Голубые глаза навыкате глядели не мигая в упор, губы шевелились, что-то, видимо, произнося. Эвелина не пыталась понять, что. Она полностью отдалась своим ощущениям: ее то трясло, как в зимнюю стужу в монастырском саду, то становилось жарко, как в преисподней…

Иногда она, кажется, говорила. Всякий раз после этого из тумана выползала рука и приподнимала ее за плечи. Это Эвелине не нравилось: свинцовая голова не хотела подниматься вслед за плечами. Но из того же тумана выплывала еще одна рука — и приставляла к губам полную ложку с разваренной репкой. Это было как рок, отвертеться было невозможно — даже если сделать вид, что потеряла сознание. Смиренно слизывала Эвелина с ложки невкусную репку. Голова с горбатым носом одобрительно кивала.

Так шло время: проходил день, наступала ночь, снова светлело за окном… Все это время Эвелину не покидала мысль об отце. Об отце и о грозном опасном колдуне…

Иногда бывало страшное: ей казалось, что она видит ворона, сидящего на окне. Он смотрит на нее, крутя головой, то одним, то другим глазом. А глаза — как у человека! Но ворон исчезал — в те минуты, когда ей становилось лучше. Обычно это было в присутствии Бартоломеуса: когда он, сидя на краю постели, настойчиво кормил ее разваренной репкой. Ах, эта противная разваренная репка! Но почему-то Эвелине действительно становилось лучше.

А один раз — это случилось среди ночи — Эвелина проснулась с твердой уверенностью, что под личиной белого коня ее отца прячется сам граф Шлавино. В волнении умоляла она Пауля пойти последить тайком за лошадью. Но Пауль пошел не на конюшню, а к Бартоломеусу.

Далее «граф Шлавино» вылезал из-под кровати серой мышью.

Лаял под окном большим зубастым псом.

Трещал сверчком.

Смеялся петухом…

Она боялась не за себя — но за отца. А отца не было и не было. «Что с ним?» — спрашивала Эвелина тревожно. И ее уверяли: все в порядке, граф Эдельмут жив и здоров.

Но девочку брало сомнение. Если жив и если здоров — то почему не приходит к ней?

И вот однажды он пришел. Встал над кроватью: высоко поднятые брови, пронизывающий взгляд темных глаз…

Ах, это ее отец! Затаив дыхание, Эвелина замерла, любуясь прекрасным рыцарем. Только сердце громко стучало, выдавая восторг.

— Бедное дитя… — услыхала она сквозь кисельный туман. — Странно, что она все еще жива…

Молчание.

Затем шуршание одежд и скрип двери. Граф вышел.

* * *

Под низкими сводчатыми потолками трактира «У золотой мельницы» было полутемно. Лишь железная люстра, утыканная свечами, да маленькие оконца под потолком разбавляли полумрак.

Тем не менее в зале было очень оживленно. Вплотную придвинутые к голым, выложенным камнем стенам столики занимало немало народу.

Сидели кто на скамьях, кто на перевернутых пустых бочонках. Хозяин и два мальчика, обвязавшись передником и закатав рукава, носились от стойки к столам, от столов к большим бочкам у задней стены, цедя пиво и разнося хлеб и мясо.

— Хозяин, ты разбавил вино! — свирепел толстый купец, стуча пустым кругом.

— Клянусь вам, господин… — вытирая руки о передник, вступал в привычный спор трактирщик.

У самого окна в углу сидели трое богато одетых господ. Не купцы и не пилигримы — настоящие аристократы.

Слуги — вон, во дворе, только что получили по миске вареных бобов с мясом и кувшин вина.

— Еще яблочного пирога, — потребовал для господ слуга, остановив хозяйского мальчика, — мигом!

— …Приятно после стольких лет мучений снова сесть за стол с благородными людьми.

Движением головы смахнув со лба прядь волос, граф Эдельмут поднял бокал с вином.

— Мартин фон Берг… Йоханн фон Танненбаум…

Трое дворян чокнулись.

— За освобождение от чар злого колдуна, жизнь которого скоро закончится на костре!

Забулькало вино.

— Виват графу Эдельмуту!

— А в качестве кого ваше сиятельство пребывало все эти десять лет? Я имею в виду… — запнулся молодой Мартин фон Берг, и порозовел как нежная роза, — пребывая под чарами злого колдуна… э-э…?

Граф поднял глаза от блюда.

— Я был орлом.

— О-о! — закивали собеседники. — Да-а. Орел — благородная птица.

— Кем еще? — Граф пожал плечом и впился зубами в свиную ногу. — Ведь то геральдический знак всех Эдельмутов: золотой орел на черном поле. Да, и если вы, господа, хотите насладиться чудесным зрелищем, то могу пригласить вас через недельку-другую на казнь колдуна Шлавино.

— Смерть колдуну! — поднялись бокалы. — И да здравствуют чудесные зрелища!

Была до конца обглодана свиная нога, и съеден яблочный пирог, и выпито два кувшина лучшего вина.

— Ну что ж, пора, — поднялся с места Йоханн фон Танненбаум.

— А позвольте узнать, милостивые господа, куда вы держите путь?

— На турнир к епископу Хайлигману, в Шлосбург.