Читать книгу - "Под созвездием Ориона - Владислав Крапивин"

Если не ошибаюсь, последний раз Тимур Гайдар приезжал в наш город на бажовский юбилей, в январе девяносто девятого года. Могу и ошибиться, потому что сужу об этом, вспоминая теле— и радионовости. Возможно, это был не Тимур, а самый младший из знаменитых Гайдаров — Егор (а может быть, и оба). Зато отчетливо помню хамское высказывание одного знаменитого (в областном масштабе) телеведущего. Вечером двадцать восьмого января, в своих новостях, он говорил о посещении могилы Павла Петровича его родственниками, упомянул и Гайдаров, причем основателя этой фамилии назвал «пламенным вешателем времен гражданской войны детским писателем Аркадием Гайдаром».

На следующий день я долго пытался дозвониться до автора этой фразы, чтобы договориться о встрече. Даже специально отремонтировал и надел на пиджак старенький «Знак Гайдара», врученный мне в давние времена ЦК комсомола за книжки и за работу с моим ребячьим отрядом. Дозвониться не удалось. Может, и к лучшему. Едва ли во время объяснения я уложился бы в протокольные рамки, а журналисты подобного плана — они люди тертые. Готовы поливать помоями кого угодно, а задень их самих — и сразу вопли о «защите чести и достоинства». Так что, ограничился я несколькими высказываниями на разных литературных собраниях. А маленькую медаль с барельефом Аркадия Петровича с тех пор так и не снимаю.

Сейчас на писателя Гайдара принято «вешать всяких собак». И будто воспитывал он «послушных режиму пионерчиков», и был он «певцом большевистского официоза», и творил он, будучи красным командиром, «невиданные жестокости». А он писал о крепкой дружбе, о любви к своей стране, о верности слову и о том, как важно делать в жизни добро. А жестокости… Да, есть свидетельства, что расстрелял не то взятых в плен то бандитов, не то заложников. И поплатился за это — вылетел из партии и из армии, чуть не угодил под суд. А сколько лет ему тогда было, кто-нибудь из обличителей помнит?

Он был такой же, как нынешние пацаны, которых сейчас тысячами отправляют на Кавказ — умирать и убивать. Посмотрите, какими они возвращаются. А ведь Аркадий начал воевать не в пример раньше и к восемнадцати годам был измотан многолетними боями и болезнью, доведен до отчаяния гибелью близких друзей, кровавыми делами и неуловимостью бандита Соловьева, чьи бойцы сродни нынешним чеченским боевикам-профессионалам… И каким идиотам пришло в голову сделать мальчишку командиром карательного полка? Никто из них, истинных виновников, за это, конечно, не ответил…

Я давно знал о трудной жизни Аркадия Гайдара. Не о той слащавой и парадной биографии, рассказами из которой в советские времена принято было пичкать школьников, а о его настоящей — горькой и трудной — судьбе. О его срывах, болезнях, неудачах, о тех муках, с которыми он писал свои книги. Ведь ясность и свет его повестей и рассказов — результат именно этих мук… И такое знание позволяло мне еще больше уважать писателя и любить его книги.

Мне кажется, за одну повесть «Судьба барабанщика» Гайдар заслуживает звания классика детской литературы и честнейшего писателя. В страшные тридцатые годы он один из всех рискнул написать о трагической доле ребятишек, оставшихся беспризорными из-за диких сталинских репрессий. Написал со всей откровенностью, какая только была возможна в те жуткие годы. Чудо, что повесть тогда пробилась в печать. Чудо, что автор уцелел, он был совсем близок к тому, чтобы, подобно сотням других писателей, сгинуть в подвалах Лубянки…

«Судьбу барабанщика» я перечитывал в детстве десятки раз. Моя собственная судьба тоже разделила меня с отцом, хотя и не столь трагически, как Сережу Щербачова. И я видел, что эта книжка не о борьбе храброго советского пионера с нехорошими дядями-шпионами, а о нестерпимом одиночестве мальчишки, которого всякие сволочи и просто равнодушные люди опутывают цепями лжи и толкают к пропасти. И о том, как маленький барабанщик последним отчаянным усилием воли рвет эти цепи. Рвет, зная, что это может стоить ему жизни.

«Выпрямляйся, барабанщик!.. Выпрямляйся, пока не поздно…

Я открыл глаза и потянулся к браунингу.

И только я до него дотронулся, как стало тихо-тихо. Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный, как будто бы кто-то задел большую певучую струну…»

Я и сейчас не могу читать эти строки без растущего сердцебиения. И слышу звук той струны. И слышал не раз — когда маленькие барабанщики моей «Каравеллы» вступали в схватки со всякой подлостью и нечистью. Они, эти мальчики, тоже хорошо помнили про судьбу барабанщика Сережки. Помнили и отрядную песню: