Читать книгу - "Я хочу в школу - Андрей Жвалевский"

Злыдня тут же вскочила с намерением высказаться, но один из районных начальников солидно уронил:

— Ваше мнение, Елена Ивановна, нам хорошо известно.

Злыдня на удивление покорно опустилась на место. Наверное, это был важный начальник.

— Чтобы не тянуть кота за хвост, — он повернулся к виновникам переполоха, — давайте сразу послушаем ребят. Что вы скажете в свое оправдание?

Птицы переглянулись. Не от растерянности — роли были распределены заранее — а просто зябко было вот так стоять шеренгой перед внимательными, как пулеметы, взрослыми.

Начал Женька, сурово и даже как будто с упреком:

— Да, мы признаем, что подделали это письмо. Потому что иначе вы нас и слушать не стали бы!

«Падая — нападай!» — с удовлетворением подумала Юля.

А Женька продолжил. Он говорил про то, что закрытие школы никого не волнует, то ли дело флешмоб или фальсификация исторических документов. Про уникальную школу, в которую хотелось ходить, а ее прикрыли за какие-то бумажные нестыковки. Про то, что опыт 34-й школы даже не изучает никто, хотя такого, может быть, ни в одной стране мира нет.

Про «ни одну страну мира» чиновникам и дамам из РОНО понравилось.

Потом вступила Кошка:

— Понимаете, мы за школу что угодно сделать можем, хоть подделать письмо, хоть убить!

— Это она в переносном… — попытался уточнить Дима, но Юлю уже несло.

— Она нам как дом была, как семья, ясно?! Мы туда каждое утро хотели! Вот ваши дети хотят в школу по утрам?

Лица членов комиссии затуманились. Каждый вспоминал своих детей… да и свое детство. «Хочу в школу»? Нет, такого они припомнить не могли.

Кошка развивала успех, объясняя, как здорово было в 34-й и как здорово может быть в каждой школе. Тут, правда, заранее согласованный порядок выступления поломался. И Димка, и Анечка, и даже Женька то и дело встревали в Юлин спич, приводя примеры, от которых даже у старых опытных педагогов загорались глаза.

Впалыч не знал, радоваться такому выверту или не очень. Конечно, сейчас члены комиссии слушают, раскрыв рот, но что будет, когда Кошка и остальные выдохнутся? К счастью, очень вовремя в зале появился последний член расширенного ученого совета. Это был очень целеустремленный старичок в потрепанном, но стильном джинсовом костюме. Он вошел безо всяких «здравствуйте, извините за опоздание» и начал говорить, не дожидаясь окончания очередной тирады Кошки.

— Это очень профессионально! Очень! Что вы мне про детей рассказываете? Откуда у детей такие навыки!

Даже Кошку такое энергичное выступление смутило, она поперхнулась и закашлялась.

— Это Лев Аристархович, наш эксперт, — пояснил директор музея. — Мы ему показали работу школьников…

— Каких школьников?! — похоже, Лев Аристархович наплевательски относился ко всем церемониям и условностям. — Это высокопрофессиональная работа! Если бы ваш музей не имел счастья сотрудничать со мной…

Тут Юля справилась с кашлем и решила, что перебивать невежливых взрослых — вежливо.

— Это сделали мы, понятно? Вот этими самыми руками!

И в доказательство она подняла и потрясла в воздухе рукой Молчуна. Тетеньки из РОНО посмотрели с одобрением: руки были чисто вымытые и с идеально подстриженными ногтями.

Однако одному из чиновников, наконец, пришла в голову мысль прекратить это явное отклонение от регламента.

— Ну-ка, дети, — приказал он, — выйдите за дверь!

Птицы не успели даже дернуться, когда их остановил окрик профессора:

— Стоять!

Чиновник попытался возмутиться:

— Мы узнали от них все необходимое!

— Узнали? — рыкнул на него Лев Аристархович. — Вот и идите сами! Или сидите! Короче, не мешайте!

Чиновник поперхнулся и деревянно сел. Профессор повернулся к «подследственным».

— Своими руками? И как именно вы «своими руками» получили чернила?!

— Мы изучили несколько вариантов. И взяли наиболее распространенный в то время в России.

К изумлению Птиц, это произнес Молчун. Впрочем, он и сам удивился, но решил не задумываться пока над этим и продолжил:

— Основной ингредиент — чернильный орех…

Под надзором комиссии Молчун выводил письмо. Благо, помнил он его наизусть, столько раз переписывал, что был уверен — не забудет до конца жизни.

Комиссия молчала. Тетеньки из РОНО опасливо косились на чиновников. Чиновники делали вид, что в регламенте появились изменения, которые заставляют их молча сносить все это безобразие.

— Ручкой не то, почерк не совпадает, — сказал Молчун, — надо пером.

— Ладно, ладно, — махнул рукой Лев Аристархович, — верю! Хотя с трудом, честно говоря… Но откуда вы выкопали всю эту историю с Анной? Кто вам подсказал?

— Никто нам не подсказывал, — устало вздохнула Аня, — мы ее сами придумали. Понимаете?

И она потрясла ладошкой перед носом у профессора.

— Как? — еще больше удивился тот.

— Головой! Боже, как же вы профессором стали, если вы такой непонятливый!

— Не смей хамить старшим! — взвилась Злыдня.

Лев Аристархович поморщился, уселся на стул верхом, причем спиной к комиссии и лицом к Птицам, и с наслаждением произнес:

— Рассказывайте!

В следующие несколько минут он доказал, что профессором стал совершенно заслуженно. Птицы заговорили разом. Анечка кричала и подпрыгивала, Кошка тараторила со скоростью бешенного пулемета, Дима несколько раз пытался начать историю с самого начала, Молчун вставлял отдельные слова то в речь Анечки, то Димы, а Женя старался коротко резюмировать сказанное. Лев Аристархович все понял. Глаза его сияли.

— Вас ждет большое будущее, — сообщил профессор, — коллеги.

— Ага, ждет, — печально сказала Аня, — если из школы не выгонят.

Тут Аристарх Платонович вспомнил о мрачной комиссии, которая сидела у него за спиной и отчаянно скучала, давно не понимая, что здесь происходит. Он обернулся, пробежал взглядом по людям. Выражение лица у него стразу стало уксусное, он быстро оценил свои шансы до них докричаться. Потом он перевел глаза в сторону камеры…

— Заявление для прессы! — громко сказал профессор.

— Не, не зря он профессор, надо будет извиниться, — шепнула Анечка Жене, глядя как Аристарх Платонович общается с журналисткой.

Слова «сенсация», «уникально», «беспрецедентно» повторялись в его заявлении через слово. В целом, о чем речь, было непонятно, но создавалось ощущение чего-то скандального.