Читать книгу - "Ловушка для волшебников - Диана Уинн Джонс"

— Постой-постой, — наморщила лоб мама. — Но если ты на протяжении тринадцати лет раз в три месяца шлешь Маунтджою по куску текста, а тот сдает их Арчеру, то сколько же этого добра у Арчера накопилось? И что Арчер с ним делает?

— Пап, а если Арчер все это издает? Тогда он здорово на тебе нажился!

Папа помотал головой, но как-то неуверенно:

— На таком не наживешься, Говард. Ему я всегда писал разные глупости, которые вряд ли кому придет в голову публиковать. И в большинстве случаев это всего лишь обрывки, незаконченные фрагменты. На четырех страничках особенно не развернешься. Ну вот взять хоть прошлый год — я послал Маунтджою рассуждение на тему «Если бы кролики стали плотоядными». А в последний раз накропал про старушечий бунт на Мукомольной улице.

— И что ты про них придумал? — вмешалась Катастрофа, которая наконец-то принесла, плюхая переполненной кружкой, слабенький серенький чай.

— Они дрались сумочками, — ответствовал папа. — Спасибо.

— Да я про кроликов, глупый ты мой, — раздосадовано объяснила Катастрофа.

— Разумеется, я заставил их питаться мышами, умная ты моя, — сказал папа. — Нет, Говард, если бы такое кто и напечатал, я бы не упустил. Уверяю тебя, ни буковки не издали.

— И ты впервые задолжал слова Маунтджою?

Папа вновь помотал головой:

— Нет, они впервые затерялись. Хотя мне уже неоднократно случалось просрочить и сдать позже, но Маунтджой ничего не говорил, только вот однажды… — Папа озадаченно уставился в чашку. — Тогда только-только родилась Катастрофа. Уж ты-то помнишь, Катриона. Она не давала нам спать ночи напролет, и я так вымотался от недосыпа, что мне было не до писания, я каждую свободную минуту старался прикорнуть. И вдруг в доме поотключалось буквально все: мы сидели без света, тепла, воды, да еще и машина не заводилась.

— Как же мне не помнить, — вздохнула мама. — Говард мерз так, что плакал не меньше Катастрофы, а уж стирки сколько копилось… Нам тогда никто из ремонтников не мог сказать ничего путного — электрик, сантехник, газовщик только руками разводили: вроде бы все в порядке, но отчего-то не работает. Что это было?

— Я сходил тогда к Маунтджою, — признался папа. — Просто из суеверных соображений. Отлично помню, как он был озадачен — пробормотал, что его начальник не так терпелив, как он сам. Потом засмеялся и сказал: «Напишите обычную порцию слов, глядишь, все и починится». Я написал — и, пока работал, оно все и починилось. Я так и не понял, что тогда произошло. И до сих пор не пойму.

Папа поднес чашку ко рту, и Катастрофа впилась в него нетерпеливым взглядом.

— И не пойму, откуда этот Арчеров Громила узнал… — Папа поставил чашку на стол. — Катастрофа, я забыл сказать: сыпать в чай соль тоже запрещено. Что ты натворила с чашкой?

Он поднес чашку к свету. На боку у нее как будто были процарапаны кривые буквы.

— Это не я, а вовсе даже Громила своим ножом, — оправдалась Катастрофа. — А чай не соленый, там только сахар. Громила швырнул в меня ножом, но нож не швырнулся и остался у него в руке.

— Прекрати пороть чепуху, — строго сказала здравомыслящая мама. Взяла чашку, провела пальцем по выщербинам. — Нет, это не ножом, тут сверху сплошная глазурь, — наверно, дефект был еще в магазине.

— Да нет же, это Громила! — поддержал сестренку Говард. — Я своими глазами видел.

Папа забрал чашку и повертел на свету.

— Тогда что это значит? С одного боку то ли «В», то ли «Б», а с другого — то ли «Э», то ли «3», то ли вообще тройка…

Тут Говард разочарованно понял: папа не воспринимает всерьез историю с Громилой. И мама тоже! Она лишь засмеялась:

— Что ж, Квентин, в другой раз сдавай слова вовремя. Зачем нам Арчеровы громилы? Совершенно незачем.

Отчего-то Говарду полегчало. Громила его по-настоящему напугал. Но поскольку ни папа, ни мама не разволновались, значит все в порядке. Говард поднялся в свою комнату, устроился поудобнее среди родных плакатов с астронавтами и аэропланами и до позднего вечера увлеченно придумывал и рисовал очередной космический корабль, стараясь не думать о Громиле. Но мысли его снова и снова возвращались к загадочным словам, которые папа сдавал Арчеру. Что же Арчер с ними делал? Неужели они так нужны Арчеру, что он вон даже Громилу прислал?

Ночью ударные инструменты, которые Громила накануне вечером внес в прихожую, начали приглушенно погромыхивать. Никто бы и не заметил, если бы не мама, всегда вздрагивавшая от любого шума. За ночь она трижды будила всех — трижды вставала и спускалась в прихожую, чтобы унять неугомонные барабаны. В первый раз мама предположила: «Наверно, это они от проходящих машин». Но ударные упорно продолжали гудеть и подрагивать. Во второй раз мама обложила их носовыми платками. В третий — прослоила носками. Наконец, перебудив весь дом в четвертый и пятый раз, она закутала инструменты во все одеяла, какие только нашлись, но и тогда по-прежнему утверждала, будто слышит их перестук.

Наутро раздраженный папа прошлепал в кухню и, не в силах открыть глаза, сказал:

— Наша мама всю ночь напролет сражалась с шумом в собственных ушах. Где мой чай? Скорую чайную помощь мне, срочно!

— У тебя живот из пижамы торчит, — сообщила папе Катастрофа. — А твои заветные чайные запасы прикончил Громила.

— Во всяком случае, Громила был последним, кто их трогал, — сквозь зевок добавила Фифи.

— За какие прегрешения небо наградило меня такой доченькой? — вопросил папа. — Фифи, забудь про Громилу и свари мне чаю. Всё, забыли про Громилу!

Говард охотно забыл про Громилу, забыл как про страшный сон. Он пошел в школу. В школе он весь день благополучно рисовал космические корабли. Он забыл про Громилу настолько основательно, что когда вместе с друзьями вышел с уроков и увидел Громилу посреди улицы, то встал как вкопанный. Громила высился, будто маяк. Он тоже увидел Говарда. На небольшой Громилиной физиономии медленно появилось новое выражение — он узнал Говарда и, рассекая толпу, двинулся прямиком к нему.

Обычно маяком или хотя бы башней над толпой ощущал себя сам Говард, а тут он мгновенно показался себе хлипким и крошечным, всем по колено. Говард заозирался, рассчитывая на помощь друзей, но каждый, кто попадался Громиле на пути, вдруг вспоминал о важных и неотложных делах, срочно призывавших куда-то подальше отсюда. Друзья незаметно растворились, и Говард остался лицом к лицу с Громилой, который навис у него над головой.

— Я обратно, — осклабясь, объявил Громила и навис еще сильнее.

— Да уж вижу. Правда, я не сразу вас заметил, — отозвался Говард. — А что вам теперь от меня понадобилось?

— Ну так слова, — пояснил Громила. — Те не пошли. Не то.

— А от меня вы что хотите насчет слов?

— Отец дома? — кратко спросил Громила.

— Вроде бы должен быть дома, — ответил Говард.