Читать книгу - "Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц"

Жанна, Якоб и Вильям сидят за столом у прикрытого ставнями окна. Я за столом в противоположном углу комнаты, наблюдаю за ними.

Они наелись до отвала. Гвенфорт лежит у их ног и грызет баранью кость, ее крепкие желтые зубы соскребают последние кусочки мяса и жира. Трактирщик согласился дать им постель и стол и простить задолженность за стойло в обмен на осла. Дети полагают это честной сделкой. Вильям сказал, что он сам понесет мешки; они теперь стоят на скамье.

Мешки с книгами. Последние тома Талмуда во всей Франции. Эти книги словно лежали на одном конце качелей – я мог прочесть это по детским лицам. На одном конце – книги, а на другом – обугленное тело Микеланджело. В какой-то момент книги взлетали вверх, и дети ощущали радость и гордость; а затем, ни с того ни с сего, равновесие нарушалось и пред внутренним взором вставал Микеланджело – его скорченное тело, пляшущие языки пламени, горящая плоть. И книги опускались вниз, до самой земли.

– Ее слишком много, – сказала Жанна, выскребая остатки варева ложкой.

– Чего? – спросил Вильям.

– Жизни. Столько боли… и такое… такое торжество… и все вместе?! Что-то вроде… вроде того сыра.

– Что? Какого сыра? – удивляется Вильям.

– Не важно, – бормочет Жанна.

Но я знаю, что она имеет в виду.

– Почему, – говорит Якоб, – Господь позволяет это? Внезапно из дальнего угла трактира доносится пьяный голос:

– Неужто я слышу тело… пст… пстело… пстеологические споры?

Францисканец, который уснул за столом, сейчас поднял свою увенчанную тонзурой голову. Я вижу, как дети переглядываются друг с другом. Взгляды говорят друг другу: не отвечай, может, он опять заснет.

– Эй! – кричит монах, вскакивая на ноги и подбирая полы своей коричневой рясы. – Я тоже хочу подискутировать о пстеологии!

– Никто не обсуждает здесь теологию, – говорит Вильям, не поворачивая головы.

Но монах заявляет:

– Ты врешь!

Он отталкивает стул и топает к детям. Вокруг лысой макушки завивается бахрома кудряшек.

Он шумно и трудолюбиво подтаскивает длинную скамью из-под соседнего стола к детям, которые наблюдают за ним с веселым ужасом.

– Итак? – говорит он. – Шо мы обсуждаем?

– Пстеологию, – отвечает Якоб.

Жанна подавляет улыбку.

– А, тошн… точно! – говорит монах. Затем он опускает руки на стол, а на них – голову, словно опять собирается заснуть. Дети переглядываются, гадая, рассмеяться ли им или пересесть за другой стол.

Но затем лохматая голова вновь поднимается.

– Вы задали самый… самый… наитр… ртудн… самый сложный вопрос во всей пстеологии! Ежли Бог – есть добро и ежли Он – есть сила, почему Бог повз… позволяет случаться дурному?

Дети перестают улыбаться. В дальнем углу двое гостей отставили кружки на скользкую столешницу и теперь смотрят на компанию, состоящую из странных детей и пьяного монаха.

– Да, – говорит Якоб, миг спустя, – об этом я и спрашиваю.

– Это сложно, – говорит монах. Он поднимается со своей скамьи. Его худые руки хватаются за край стола, словно пол ходит под ним ходуном. Он смотрит на Якоба мутным яростным взглядом. Потом внезапно кричит:

– А ты кто такой?

Люди в углу смеются. Трактирщик, что чистит стол скребком, поднимает голову.

– Мастер Бэкон, если ты будешь шуметь, я тебя вышвырну.

Но монах – мастер Бэкон – все еще грозно глядит на Якоба, покачиваясь взад-вперед.

– Кто ты такой? – восклицает он снова.

Разделенный с ним двумя столами, я все же чую его кислое от эля дыхание.

– Я…

– Так Господь спросил Иова, когда Иов спросил то же, что и ты!

– Хм… – говорит Якоб, – забавно.

Вильям широкой ладонью прикрывает улыбку.

– Слушай. Это вовсе не смешно, – говорит мастер Бэкон, наклоняясь вперед, словно трактир пляшет на волне. – А кто ты вообще такой, спросил Господь. И где ты был, когда я сотворил того здоровенного кита?

И, словно этот довод придал ему сил, он вновь вернул себе власть над непослушным языком.

– Когда я творил всяческих чудищ бездны? Всяческих тварей, о которых ты и понятия не имеешь? Где ты был тогда?