Читать книгу - "Княжна Джаваха - Лидия Чарская"

Она привязалась ко мне трогательной детской привязанностью, не отходила от меня ни на шаг, думала моими мыслями, глядела на все моими глазами.

— Как скажет Нина… как пожелает Нина… — только и слышали от нее.

И никто над нею не смеялся, потому что никому и в голову не приходило смутить покой этого кроткого, чудного ребенка.

И потом ее охраняла я, а меня уважали и чуточку побаивались в классе.

Одна только Крошка временами задевала Люду.

— Власовская, где же твой командир? — кричала она, завидя одиноко идущую откуда-нибудь девочку.

Я узнавала стороной проделки Марковой, но прекратить их была бессильна. Только наша глухая вражда увеличивалась с каждым днем все больше и больше.

Люда приехала из Малороссии. Она обожала всю Полтаву, с ее белыми домиками и вишневыми садами. Там, вблизи этого города, у них был хутор. Отца у нее не было. Он был героем последней турецкой кампании и умер как герой, с неприятельским знаменем в руках на обломках взятого редута. Свою мать, еще очень молодую, она горячо любила.

— Мамуся-кохана, гарная мама, — постоянно щебетала она и вся дрожала от радости при получении писем с далекой родины.

У нее был еще брат Вася, и все трое они жили безвыездно со смерти отца в их маленьком именьице.

Все это рассказывала мне Люда, после спуска газа, в длинные осенние вечера, лежа в соседней со мною жесткой институтской постельке. Не желая оставаться в долгу, я тоже рассказывала ей о себе, о доме. Но о тех страшных приключениях, которые встречались в моей жизни, я умолчала. Я не хотела пугать Люду — робкую и болезненно-впечатлительную по природе. Довольно было с нее и тех рассказов, которые с таким восторгом слушались институтками в вечерний поздний час, когда классная дама, поверившая в наш притворный храп, уходила на покой в свою комнату. Тут-то начинались настоящие ужасы. Киpa Дергунова отличалась особенным мастерством рассказывать «страсти», и при этом рассказывала она «особенным» способом: таращила глаза, размахивала руками и повествовала загробным голосом о том, что наш институт когда-то был женским монастырем, что на садовой площадке отрыли скелет и кости, а в селюльках, или музыкальных комнатах, где институтки проходили свои музыкальные упражнения, бродят тени умерших монахинь, и чьи-то мохнатые зеленые руки перебирают клавиши.

— Ай-ай, — прерывала какая-нибудь из более робких слушательниц расходившуюся рассказчицу, — пожалуйста, молчи, а то я закричу от страха.

— Ах, какая же ты дрянь, душка! — сердилась возмущенная Кира, — сама же просила рассказывать…

— Да я просила «без глаз», — оправдывалась перетрусившая девочка, — а ты и глаза страшные делаешь, и басишь ужасно…

— Без глаз и без баса не то! — авторитетно заявляла Кира и окончательно разражалась гневом. — Нечего было просить — убирайся, пожалуйста!

Рассказ прерывался. Начиналась ссора. А на следующий вечер та же история. Девочки забирались с ногами на постель Киры, и она еще больше изловчалась в своих фантастических повествованиях.

Временами я взглядывала на Люду. Ее ротик открывался, глаза расширялись ужасом, но она жадно слушала, боясь проронить хоть одно слово.

Как-то за обедом серьезная Додо сказала, что ей привелось встретить лунатика. Девочки, жадные до всего таинственного, обрадовались новому предмету разговора.

— Какой лунатик? где ты его встретила? чем это кончилось?.. — набросились они на Додо, но, к большому разочарованию любопытных, девочка могла только сказать, что «он» был во всем белом, что шел, растопырив руки, что глаза у него были открыты и смотрели так страшно, так страшно, что она, Додо, чуть не упала в обморок.

— А что всего ужаснее, душки, — добавила Додо, заставив вздрогнуть сидевшую рядом с нею Люду, — Феня говорит, что тоже видела лунатика на церковной паперти.

— Ну, милая, и ты и твоя Феня врете! — рассердилась я, видя, как зрачки Люды расширились от ужаса и вся она лихорадочными глазами впилась в рассказчицу.

— Ну, у тебя все врут! а пойди-ка на паперть и сама увидишь, — недовольно заявила Кира.

— Mesdam'очки, на паперти по ночам духи поют, — неожиданно вмешалась в разговор Краснушка, — стра-а-шно!

— Трусихам все страшно! — насмешливо улыбнулась я.

— А тебе не страшно?

— Нет.

— И пошла бы…

— Пойду.

— Что?! — и девочки даже привскочили на своих местах.

— И пойду! — еще упрямее возразила я, — пойду, чтоб доказать вам, что вы все это сочиняете.

В ту же минуту Люда незаметно толкнула меня под локоть. Я повела на нее недовольными глазами.

— Что тебе?

— Ниночка, не ходи! — шепнула она мне тихо.

— Ах, оставь, пожалуйста, чего ты боишься? Пойду, разумеется, и докажу всем вам, что никакого лунатика, ни духов нет на паперти.

— Ну, и отлично! — крикнула на весь стол Иванова, — пусть Джаваха идет сражаться с лунатиками, черной монахиней, с кем хочет. Только, светлейшая принцесса, не забудьте оставить нам ваше завещание.

— Непременно, — поспешила я ответить, — для тебя и для Крошки: тебе я завещаю мой завтрашний обед, а Крошке — все мои старые тетради, чтобы она продала их и купила себе на вырученные деньги какой-нибудь талисман от злости.

Девочки фыркнули. Маркова и Иванова презрительно улыбнулись, и разговор перешел на другую тему.

По возвращении в класс из столовой Люда робко подошла ко мне и тихо прошептала:

— Ниночка, если не ради меня, то ради Ирочки не ходи на паперть.

— Вздор, — отвечала я, — вот ради Ирочки-то я и пойду туда. Ведь я ничего еще не сделала, чтобы доказать ей, что я ничего не боюсь, и заслужить ее любовь. Ну, вот пусть это и будет моим подвигом во имя ее. И ты не мешай мне, пожалуйста, Люда!

Наступил вечер. Нас отвели в дортуар и до спуска газа предоставили самим себе. Девочки, очевидно, забывшие о моем решении идти на паперть, разбившись на группы, разговаривали между собой. Только маленькая Люда ежеминутно устремляла на меня свои вопрошающие глазки.

Лишь только дежурная Fraulein Генинг скрылась за дверью, я быстро вскочила и начала одеваться.

— Куда? — испуганно шепнула приподнявшаяся на локте Люда.

Я не ответила, сделав вид, что не слышала ее слов, и бесшумно выскользнула из дортуара.

Длинный полуосвещенный коридор, тянувшийся вплоть до церковной паперти, невольно пугал одним своим безмолвием. Только неопределенный, едва уловимый шум газа нарушал его могильную тишину. Робко скользила я вдоль стены по направлению к церкви.

Вот уже темная церковная площадка, словно сияющая черная пропасть, неприятно выглянула на меня сквозь стеклянные двери.

«Точно глаза чудовища», — подсказало мне мое встревоженное воображение, когда при свете тускло горевших газовых рожков я увидела выступившие светлыми полосками дверные стекла.