Читать книгу - "Осеннее солнце - Эдуард Николаевич Веркин"

– У многих бывает, – сказал я.

– Нет, не у многих, – не согласилась Дрондина. – У этой тетки шныровской как кишки зашили, так она сразу на конкурс поедателей яиц записалась. И победила! Порода такая…

Предателей яиц, послышалось. Она записалась на конкурс предателей яиц, и у нее залипли кишки.

– Ладно, пойдем.

– Да не хочу я ее искать, – отмахнулась Дрондина. – Сама себя пусть ищет. Пусть ее коза ищет. Одна коза другую кОзу!

Дрондина налила себе еще чаю.

– А зачем ты пришла тогда? – не понял я. – Я хотел отдохнуть…

– Мама попросила, – пояснила Дрондина, огляделась и добавила шепотом. – Мама боится, что Шнырова повесится. Ну, или утопится. Сам знаешь, какая она дура, а мы потом отвечай…

Дрондина покраснела. Кажется, стыдно ей было.

– Лично я думаю, что ни фига она не утопится, – заявила Дрондина. – Она только врать умеет, спряталась, наверное, на чердаке, семечки клюет, да смотрит, как бабка бесится….

– Пойдем, поищем все-таки.

Дрондина скривилась.

– Сам говоришь, если она в Москву рванула, то не догнать.

Я покачал головой.

– Шнырова не дура, – сказал я. – В Москву-то зачем?

– К папочке. Она ведь давно в Москву собиралась, папочка у ней там стройбашит…

– Она отца теперь ненавидит, – сказал я. – Так что не в Москву.

– Она могла и просто так сбежать, – продолжала спорить Дрондина. – Для удовольствия. Побегать. Кому в дурдоме жить хочется?

Надоело с ней пререкаться. Шнырову лучше найти. Психика у ней вскипела, похоже, с этим не шутят.

– Хорошо, Наташ, я понял, – сказал я. – Ты тогда домой иди, скажи бабке Шныровой, что я пойду искать.

Я надел рюкзак и отправился искать Шнырову. Я примерно представлял, где она.

Через холм возвращаться не хотелось, двинул вокруг, в обход с южной стороны. Дрондина, само собой, следом потащилась. Догнала, взяла котелок с остатками ухи и окунями.

Пусть и Дрондина, мало ли что, может и пригодиться.

С южной стороны склон переходит в долгое поле, тянущееся километра на три и с запада упирающееся в лес. Лес постепенно  подъедает поле елками, елки небольшие, метра в полтора, красивые, я тут на Новый год всегда выбираю. Дрондина не отставала, ругалась, что вместо того, чтобы вышивать крестиком водопад Виктории, она ищет в полях всяких ненормальных, лишь ненормальные ищут в полях ненормальных.

– Но мы ее все равно не найдем, – приговаривала Дрондина. – Тут хоть летучую тарелку можно спрятать. Шнырова пропала… Нет! Вот как было!

Ничего таинственного, Шнырова взяла лопату и стала ее точить. Бабушка спросила – зачем ты лопату точишь, а Шнырова так расхохоталась – ха-ха-ха – ха-ха-ха, зловеще, короче, так что старуха все поняла – чердак поехал. Бабка не стала время тянуть, достала психическую рубашку…

– Смирительную, – машинально поправил я.

Да-да, смирительную, она ее всегда с собой на всякий случай возит, привычки сложно побороть. Так вот, едва дурдом-старуха достала смирительную рубашку, Шнырова все просекла и ударилась в бега.

– И теперь мы ее ищем. Зачем? Комары заедят – вернется.

Сказала Дрондина и понюхала котелок.

– Слушай, Граф, давай я с тобой тоже на рыбалку схожу как-нибудь? Мы с папкой зимой раньше ходили. Щук на жерлицы ловили.

– Можно и сходить…

– Но Шнырову не бери. Она всю рыбу распугает.

Это точно. Это понятно.

С южной стороны Туманный Холм выглядит особенно красиво. Если отойти в поле подальше, то возникает забавная иллюзия – поле начинает казаться дорогой, ведущей вверх. Вокруг все словно исчезает, только поле, только гора, тополя на горизонте. Если разогнаться хорошенько, то можно взлететь.

Раньше здесь рожь сеяли, и было еще красивее, сейчас пустая трава с елками, но впечатление производит. Туманный Лог разный со всех сторон и разный в каждое время года. Когда обходишь вокруг холма, словно путешествие кругосветное совершаешь.

Я остановился посмотреть, и Дрондина, но не смотрела, а окуня слопала.

– Шныровские всегда семью бросали, – сказала Дрондина, ковыряясь в зубах костью. – Бессовестные люди. Их всегда на ярмарках буцкали.

– На ярмарках?

– Угу. На ярмарках, кино когда привозили, на проводах зимы, в день урожая. Шелупонцы шныровские. У них и фамилия от этого происходит – «шмырить», это значит «пинками прогонять». А ты знаешь, что они саму Шнырову в детдом сдавали?

– Вранье, – возразил я.

– Да точно, – заверила Дрондина. – Семь лет назад, когда их папаша забухал, они сдали Шнырову в интернат. А потом ее бабка забрала и на себя оформила, чтобы пособие получать. Они только и ждут, где государство обобрать.

– Сплетни, – снова возразил я. – Никто ее не сдавал в детдом. У нее нога просто кривая была, она в больнице лежала с аппаратом. Ногу выпрямляли…

– Так они и сейчас у нее кривые! – радостно подхватила Дрондина. – Если лягушку за жабры поднять, чтобы лапы болтались – как раз Шнырова получится.

– Пойдем лучше, – сказал я

– Сам же остановился, – пожала плечами Дрондина. – Пойдем, мне чего…

Мы приблизились к опушке леса, и Дрондина догадалась.

– Мы что, к колоколу? – спросила она. – Зачем? Ты что, думаешь, она там?

– Ага.

Дрондина вздохнула.

– Ладно-ладно, – сказала она зловеще. – Поглядим.

На опушке еще краснела земляника, вскипевшая, но сладкая, и мы в ней, конечно же, увязли, и, наверное, полчаса ели, так что голова заболела и в сон повело, землянику или мед лучше есть ближе к вечеру.

А в лесу черника, как раз набравшая сахара и сока, Дрондина предложила поесть и черники, но я напомнил, что черника, земляника и окунь с утра – это неизбежный понос в обед. Дрондина от черники воздержалась, но спросила, зачем Шныровы держат козу.

– Для молока, – ответил я.

– Для молока?! Как же! Она же не доится! Жрет, как лось, а не доится. Все в рога! Они ее для рогов держат! А вообще все, что с Шныровыми соприкасается, все бесполезное делается. Помнишь, они свинью завели тогда, еще до козы…

Дрондина стала рассказывать про участь свиньи, которая до козы, но которая была не менее бестолковой, и не жирела, а наоборот, тощела, и напоминала саму Шнырову, свинья-вешалка, свинья-велосипед. Шныровы решили, что она больна свиным гриппом, есть нельзя, взяли и выгнали свинью со двора