Читать книгу - "Невиданные чудеса Дивнозёрья - Алан Григорьев"

— А вручать «слонов» где будем?

— Так у Марьянки же, в заброшенном доме. Нарядим ёлку, пирогов напечём. Ну, то есть Марьянка напечёт. А ты салатик приготовишь, м-м-м? Оливьешечку?

— Приготовлю, — Тайка сладко потянулась, — Ты вот ещё что скажи, где наши друзья подарки-то возьмут? Они, между прочим, недешёвые. А откуда у домовых да коловершей деньги?

— Я и об этом подумал, — Пушок от избытка чувств запрыгал на одеяле. — Сделаем все подарки своими руками. Ну, то есть лапками. Важно же внимание, а не цена, правда?

— Правда, — кивнула Тайка. — Ты молодец, что всё это затеял.

У неё прямо настроение поднялось и руки зачесались порукодельничать. Но нужно было сперва дождаться розыгрыша, а то пока непонятно, для кого стараться.

Пушок же продолжал её тормошить:

— В общем, готовься. Сегодня вечером будем тащить бумажки. Всё, я полетел. Дел много. Надо всех предупредить, чтобы пришли!

Пушок спрыгнул с кровати и с громким мявом умчался прочь. А Тайку уже охватило предвкушение вечерней жеребьёвки, аж щёки раскраснелись. С ней порой бывало: вроде хорошего события ждёшь, а отчего-то нервничаешь…

Чтобы не маяться ожиданием, она занялась домашними делами. И к закату — а они зимой ранние — изба сияла любо-дорого взглянуть. Даже домовой Никифор разохался:

— Ну, Таюшка-хозяюшка, сама себя превзошла. Не умаялась ли, моя хорошая? Может, чайку те сделать али какавушку?

Тайка кивнула: кто ж по доброй воле от какавушки отказывается.

— Давай! Только чтоб с зефирками. Как раз до выхода успеем.

Замечательный, в общем, день получился.

И вечер оказался под стать…

После наступления темноты в заброшенном доме на краю Дивнозёрья собралась вся местная нечисть: домовые и домовихи с домовятами (некоторые аж из Ольховки пожаловали), а серый бандюган Дымок привёл свою крылатую стаю. С некоторыми дикими коловершами Тайка была знакома. Вон та чёрно-белая — Ночка, за которой Пушок увивался, пока Тучку не встретил. Рядом с ней толстяк — это балбес Жорка, пожиратель чужих шоколадок. А возле тёплой печки свернулся калачиком лысый Веник. В смысле Вениамин. Почему лысый? Да потому, что коловерша-сфинкс. Да, и такие бывают. Небось, холодно ему, бедолаге. Зима в Дивнозёрье суровая…

— Опаздываете, — Марьяна мягко пожурила их с Никифором. — Даже Пушок уже здесь.

— Прости-прости, — скороговоркой ответила Тайка, плюхаясь в любимое кресло.

Из-под скатерти помахала рукой кикимора Кира. Значит, и её сестрица Клара где-то рядом. Действительно, все в сборе.

— Сенька, нашёл шапку? — крикнула Марьяна.

— Несу-несу, — домовой выкатился из-за печки. Лохматый, чумазый, но, на удивление, трезвый.

— Где бумажки? А, вот же они. Это кто писал как курица лапой?

— Я не курица, — фыркнул Пушок.

— Значит, как коловерша лапой, — усмехнулась Марьяна. — Если кто-то не сможет прочитать, будешь сам расшифровывать свои каракули.

— Ой, мы ж не все читать умеем, — смущённо пискнула домовиха Фёкла, а её рыжая подруга Анфиса задрала нос:

— За себя говори! В моём прежнем селе все домовые были учёные, — а сама на Никифора косит, улыбается, косицу на палец накручивает.

И тот — смотрите-ка — тоже лыбится, грудь колесом выпятил. Надо будет спросить, когда уже помолвка-то?

— Жеребьёвка начинается! — громко объявила Марьяна и зашуршала бумажками.

Все коловерши одновременно навострили уши. Домовые ринулись к столу, некоторые даже принялись отпихивать друг друга локтями и ворчать «куда прёшь», пока Никифор на них не шикнул:

— Всем достанется, неча тут кучу-малу устраивать!

И Марьянка всех уважила, никого не обделила. Тайка взяла свою бумажку, развернула, щёлкнула Пушка по любопытному носу, чтобы не подсматривал. Подумаешь, интересно ему! Тайну надо блюсти!

О, ей попался Вениамин! Отлично. Уж ему-то Тайка знала, что подарить. Придётся, правда, найти спицы и вспомнить бабушкину науку, но лысому коловерше непременно нужен свитерок на зиму.

— Только никому не рассказывайте, слышите! — напутствовал Пушок всех участников «Новогоднего слона». — Иначе сюрприза не будет. А двадцать девятого декабря всех ждём на вечеринку.

— А почему двадцать девятого? — удивилась кикимора Кира. — Новый год-то тридцать первого.

— Да потому что Новый год — домашний праздник. Ни одного домового из избы не вытащишь. А мы заранее отметим. Это у людей знаешь как называется? Кор-пора-тив! Такая новогодняя традиция. Я в интернете читал, там всё написано. Будем петь-плясать, подарками обмениваться, пироги лопать до отвала, а потом спать лицом в салате.

— Смертные такие странные, — кикимора поцокала языком то ли удивлённо, то ли осуждающе. — Зачем в салате спать? Его есть надо!

— Потом съедим, — успокоил Пушок. — Чего добру зря пропадать? Но традиции надо блюсти. Потом наутро ещё принято всем рассказывать, кто что делал накануне.

— Нешто они сами не помнят? — ахнула Фёкла и покраснела. Она из домових была самая юная, оттого и стеснялась всего подряд. Особенно — своего писклявого голоска и тонких льняных косичек, торчащих в разные стороны.

— У людей память плохая, — с важным видом пояснил ей Пушок. — Поэтому они всё записывают в свои смартфоны. У Таи есть один. Так что будем записывать!

— А на балалайке можно играть на энтом вашем корапативе? — задумчиво пробасил Никифор.

— Нужно! Будешь у нас приглашённой звездой!

Они ещё долго обсуждали, что будут делать на «корапативе». Сеньку назначили барменом (всё равно из-под полы наливать будет, а так хоть сразу всем), Марьянку — ведущей. Пушка назвали массовиком-затейником, но тот с обидой в голосе заявил:

— Эх, темнота! Вообще-то, я ивент-менеджер!

Все разом притихли, осознавая незнакомое и такое величественное слово. Как вдруг в тишине раздался скрипучий голос Жорки:

— А это едят?

Тайка тихонько прыснула в кулак, но смеяться в голос не стала, чтобы не подрывать авторитет Пушка. Сам умничает — сам