Читать книгу - "Мальчик со шпагой - Владислав Крапивин"

— Кто тут Каховский? Ну вот, ты и есть… К директору.

— Иди, — с сожалением сказал Сергей Андреевич. — А я тебя спросить хотел. А то ведь троечка будет за четверть.

Как будто Серёжа сам напросился к директору.

Кузнечик рванулся было за Серёжей.

— А ты куда? — возмутился Сергей Андреевич.

— Я тоже должен…

— Если должен, позовут. Сиди.

Директор был новый, работал в этой школе первый год. Серёжа его не знал и никогда с ним не разговаривал, если не считать случая с Димкой. Директор преподавал у старшеклассников математику, и те прозвали его "А" в кубе". Имелась в виду буква "А" в третьей степени. Потому что имя, отчество и фамилия начинались у директора с буквы "А": Анатолий Афанасьевич Артемьев.

Что он за человек? Однажды Серёжа слышал, как десятиклассники говорили: "Во мужик! Все объясняет, как семечки щелкает!" Он-то объясняет. А ему самому что-нибудь можно будет объяснить?

Серёжа постучал в дверь директорского кабинета, услышал "войдите" и вошел.

Ну конечно! Желтый тюрбан Нелли Ивановны возвышался у директорского стола.

Татьяна Михайловна тоже была здесь.

"Сейчас начнется", — подумал Серёжа и почувствовал противную пустоту под сердцем.

Началось.

— Вот он! — произнесла Нелли Ивановна. Голос ее был твердо деревянный, как стук каблучков. — Полюбуйтесь, Анатолий Афанасьевич. Это и есть Каховский.

Директор несколько секунд смотрел на него молча. Он вертел в пальцах неочиненный карандаш и постукивал им по настольному стеклу. То одним концом, то другим.

Наконец сказал:

— Полюбовался. Проходи, Каховский, садись.

Он кивнул на свободный стул.

— Спасибо.

У Нелли Ивановны удивленно шевельнулись брови.

Татьяна Михайловна сидела подальше, у стены. Из-за плеча Нелли Ивановны она смотрела на Серёжу, как на маленького мальчика, разбившего банку с вареньем.

— Объясни нам, зачем ты устроил этот загадочный трюк с дневниками? — ровным голосом потребовал директор и положил карандаш.

— Из-за Грачёва, — сказал Серёжа.

— Вот-вот! Я так и знала! — взвилась Нелли Ивановна. — Он уже не первый раз выделывает такие фокусы из-за этого хулигана!

— А какой? — поинтересовался директор.

"Третий, — подумал Серёжа. — Первый раз — это с Мадам Жирафой. Второй — когда одноклассники лупили его у буфета, а мы с Наташкой их разогнали. Но про второй она не знает".

— В сентябре был такой возмутительный факт! — гневно продолжала Нелли Ивановна. — Я отправила этого Грачёва к вам, а он… — она ткнула острым ногтем в Серёжу, — он со своими дружками силой отбил его у дежурной…

Серёжа слегка разозлился и перестал бояться.

— Не силой, — возразил он. — Можно, Анатолий Афанасьевич, мне сказать?

— Ну?

— Это дежурная сама силой тащила Грачёва, а он так ревел, что все сбежались. Он от рева даже заикаться начал. Мы его потом к врачу отвели… Татьяна Михайловна, помните, я тогда еще опоздал?

— Да, действительно. — Татьяна Михайловна кивнула. — Я помню. Вообще-то Каховский никогда не опаздывает.

"Один — ноль" — подумал Серёжа. И стал ждать. В споре главное — не спешить. Пусть другой человек скажет все до конца. А потом надо отвечать — коротко и четко. Как защита клинком. Когда защита, а когда и контратака. А если возмущаться, перебивать, скажут, что грубишь, вот и все. И тогда, хоть лопни, не докажешь ничего.

Директор снял очки и так же, как карандашом, стал постукивать по столу.

— А скажите, Нелли Ивановна, — спросил он, — зачем вы этого… Грачёва… направили ко мне с дежурной?

Глаза у Нелли Ивановны сделались круглыми и несчастными. Она поднесла к груди сжатые кулачки.

— Да потому что сил моих нет! Я с ним воюю второй год! Это не ученик! Это… какое-то чудовище! Он делает все, что вздумается! А тут находятся дружки, которые его покрывают.

— Какой он мне дружок, — снисходительно сказал Серёжа. — Он еще маленький.

— А ты помолчи! — отрезала она. — Будешь говорить, когда тебя спросят.

Возражать было нельзя. А промолчать — значит показать, что виноват. Серёжа секунду подумал и покладисто сказал:

— Хорошо.

Директор и Татьяна Михайловна переглянулись.

— Вернемся к нашему главному вопросу, — предложил Анатолий Афанасьевич. — Ты, Каховский, утверждаешь, что убрал дневники ради Грачёва? Зачем? Спасал его, так сказать, от позора и бесчестья?

— От битья, — сказал Серёжа, и все внутри у него натянулось. — Его отец излупил бы за эту выставку, как… ну, не знаю даже. Как зверь.

— Это неправда! — возмутилась Нелли Ивановна.

— Это правда! — со звоном сказал Серёжа. — Если не верите, спросите Наташу Лесникову. Они с Грачёвым в одной квартире живут. Отец его все время бьет!.. А потом все удивляются, почему он такой псих…

— Серёжа, Серёжа, — предупреждающим тоном сказала Татьяна Михайловна.

Нелли Ивановна слегка растерянно произнесла:

— Я этому не верю, Анатолий Афанасьевич. У Грачёва такой деликатный папа. Я, наоборот, хотела его в родительский комитет…

Чувствуя, как летят все тормоза, Серёжа наклонился на стуле и, глядя прямо в рассерженные очи Нелли Ивановны, отчетливо сказал:

— Этот деликатный папа недавно так отделал Стаську, что он в синяках от шеи до пяток. А вы пишете: сорвал выступление.

— Вы это знали, Нелли Ивановна? — спросил директор.

— Я ничего не знала! Я повторяю, что не верю ни одному слову этого… этого…

— Серёжи Каховского, — сухо подсказала Татьяна Михайловна.

— Можно проверить, — сказал Серёжа. — Синяки не краска, за день не отмоются.

— А зачем ты убрал другие дневники? — спросил директор.

Он опять надел очки. Лицо у него было непонятное. То ли ему было все равно, то ли он сердился, но скрывал это. И если сердился, то на кого?

Серёжа не ответил на вопрос. Он сам точно объяснить не мог, зачем целиком опустошил "двоечную" витрину.

— Зачем же? — повторил директор.

— Как-то нехорошо было бы, — неуверенно сказал Серёжа. — У одного убрали, а у других стоят. А я ведь не знал, вдруг им тоже попадет…

— Вот как?.. — сказал директор. — А почему ты решил, что имеешь право вмешиваться в дела учительницы, изменять ее решение?

Серёжа даже удивился:

— Я и не думал, что имею право. Просто выхода не было.

— Не было? А разве ты не мог поговорить с Нелли Ивановной? Не мог объяснить ей?