Читать книгу - "Темная комната - Валерий Попов"

Я поскакал вдоль конюшни.

— Снято! — глухо, как сквозь вату, услышал я наконец крик Якова Борисыча.

…Потом я видел, как снимали падение крыши: за домом затрещал трактор, потянул крышу тросом, и она провалилась, поднялся столб пламени, но я уже как-то отключился.

Уже очень поздно мы ехали обратно. Горели фары автобуса, тихо падал в лучах света снег, но казалось очень темно — тьма наваливалась с обеих сторон.

Потом стало совсем темно, я уснул.

— Вставай, — услышал я голос Зиновия. — Приехали.

С трудом я открыл глаза. Мы стояли у отцовского дома. Не помню, как я дошёл, и сразу же, раздевшись в темноте, я уснул.

Ночью мне снился пожар — то ли пожар конюшни, то ли пожар зерносушилки, то ли какой-то третий, — я даже проснулся в поту. Я встал. Отца уже не было. Я походил по квартире, позавтракал. Я вдруг вспомнил с чувством некоторого неудобства, что не вижусь с отцом третий день, настолько меня затянула работа в кино.

В этот день я в съемках не участвовал, но Зиновий взял меня с собой на место следующей съемки. На льду реки, у проруби, стояли уже тонваген, камерваген, лихтваген, от него чёрные кабели шли к высоким чёрным ДИГам.

Я посмотрел наверх. Антенны на доме Василия Зосимыча над обрывом по-прежнему не было. Это было естественно, так и должно было быть, но я вспомнил вдруг, как снимал у них антенну, и ещё, как вчера они просили меня приделать им антенну обратно и как, после моего отказа, уходили вдвоём, под ручку, маленькие, тёмные на фоне солнца, и мне стало почему-то грустно.

Осветители то включали, то выключали яркие ДИГи — на этот раз их было гораздо меньше, чем у меня, — съемка-то предстояла дневная. Операторы прикладывались к камерам, нацеленным на прорубь.

Я подошёл, заглянул — она была тёмная, бездонная!

— А без этого — никак? — вздохнув, показал я на прорубь Зиновию.

— Опять ты за своё! Без этого, без того! — Зиновий вскипел. — Не нравится — не снимайся! Никто тебя особенно не просит!

— Почему… не просит? — спросил я.

— Потому! Еле Якова Борисыча уговорил тебя взять! Думал — хороший парень, из простой семьи! Нормально снимется, без всяких вопросов! Знал бы, что ты такой!..

— Вообще-то я из простой семьи, но мой папа — профессор.

— Оно и видно! Вечно лезешь во всё, что тебя не касается! Твой предшественник, хочешь знать, на этом и сгорел!

— Как… сгорел?

— Так! Одно ему не нравилось, другое. Пришлось расстаться!

Я молчал.

— Из-за тебя же, кстати, — с досадой сказал Зиновий. — Из-за тебя же, кстати, он и топится!

— Кто, — удивился я, — предшественник?

— При чем тут предшественник?.. Главный герой!

— А… зачем? — испугался я.

— Ну, конюшня-то загорелась, а он с дежурства ушёл. То есть, если бы не ты, лошади могли бы сгореть. Ну, и не может он себе этого простить, понимаешь? Что из-за него чуть было лошади не сгорели. Тем более, все думают, что он это лошадей спас… Спас-то ты, а все думают, что он. Понимаешь? А ты молчишь!

— А почему я молчу? — удивился я.

— Потому что ты гордый.

— При чём тут гордость-то? — я удивился. — А он почему не скажет, как было?

— Он тоже гордый! Не может сказать людям, что такую промашку дал!

— Ну и что? — спросил я. — Лучше не говорить, а потом — в проруби топиться?

— Ну, дело там не только в этом… там сложно всё. И тут ты ещё! Он просит тебя: «Ну, признайся! Ну скажи людям, что это ты лошадей спас!» А ты молчишь! Как бы предстаёшь перед ним немым упреком!

— А почему я молчу?.. Ах, да.

— Ну и вот… там ещё всё другое, всё сложно… в общем, другого выхода у него нет!

— Как же нет! Есть наверняка!

— Да, ты уж, конечно, во всём разберёшься. Тут взрослые герои не могут разобраться, а ты…

— А я могу! Сценарий можно?!

— Ладно! Отдохнёшь! — Зиновий махнул рукой и ушёл к операторам.

Я, разволновавшись, быстро пошёл по реке.

Знал бы я, что мне такая роль предназначена — немого упрёка! — ещё бы подумал, может быть… тут из-за меня люди топятся, а я, видите ли, рот отказываюсь открыть! Гордый, видите ли! Да таких гордых… Не замечая ничего вокруг, я прошёл километра полтора и чуть сам не упал в следующую прорубь — вовремя остановился!

Этот случай меня немного развеселил. Я пошёл обратно и пришёл, когда автобусы собирались уже уезжать.

— Что ты ещё откалываешь? Куда исчез? — кричал Зиновий. — Всей группе бросать работу, тебя искать?

Я молча сел в автобус.

— Поехали, — сказал Зиновий шофёру.

— Заруби на носу, — повернулся Зиновий ко мне, — хочешь сниматься — никаких номеров!

Молча мы подъехали к общежитию. Зиновий куда-то мрачно ушёл, а я ходил по площадке у общежития, всё думая, как я буду выглядеть в роли немого упрёка. Вдруг к ступенькам общежития подъехало такси. Я удивился, отвлёкся от своих мыслей: кто это так шикарно приезжает в такую даль на такси?

Открылась дверца — и вышел парень, мой ровесник.

Я с ходу был потрясён его красотой: белые кудри, голубые глаза, словно чуть виноватая, улыбка.

— Скажите, — улыбнувшись, спросил меня он, — вы случайно не знаете, где здесь киногруппа?

Я очень почему-то обрадовался: все-таки хорошая штука — кино, какие приятные приезжают люди.

— Я провожу, — сказал я, стараясь тоже показать, что я человек вежливый и культурный. — Прошу! — и показал на крыльцо.

Я пропустил его вперёд, провёл по коридору и, постучавшись, ввёл его к Якову Борисычу.

— Вот, Яков Борисыч, видимо, к вам, — сказал я.

Яков Борисыч, почему-то изумившись, вскочил со стула и удивлённо переводил взгляд то на него, то на меня.

— Ну… погуляй пока… погуляйте, — растерянно сказал он, — потом я скажу.

Мы вышли.

Приехавший долго смотрел на меня, потом улыбнулся.

— У меня несколько странное имя — Ратмир! — сказал он, протягивая руку.

— Саша! — Я спохватился, что сам раньше не догадался представиться. — Очень приятно!

Я не врал, я действительно почему-то очень обрадовался.

Я понял: если он участвует — значит, в фильме не может быть ничего плохого — вот почему мне стало так хорошо.

Мы пошли в конец коридора. От лучей солнца, прошедших сквозь стёкла, было жарко. По освещенной стене струился вверх, извиваясь, какой-то размытый световой поток — как я понял, тень горячего воздуха, идущего из трубы дома напротив.